Тим Северин - По пути Синдбада

В настоящее время на Шри-Ланке торговцами драгоценных камней, как и в прежние времена, являются главным образом мусульмане, по большей части — арабы. Когда арабские купцы впервые появились на Серендибе, установить затруднительно, однако известно, что португальцы, высадившись на остров в XV веке, вели торговлю с арабами, а первые арабские усыпальницы относятся к VII столетию. Гробницы эти расположены на юго-востоке острова, где обычно бросают якорь пришедшие из Индии корабли. «Сохар» стал на якорь в гавани Галле, откуда хорошо видна полуразрушенная мечеть, рядом с которой, как говорят, похоронен магометанин, первым из мусульман почивший на Шри-Ланке. Он был одним из восьми мореходов, доставивших на Серендиб послание Магомета.

Оманцы, члены моего экипажа, посетили гробницы единоверцев, почивших на Серендибе, а молиться стали в местных мечетях. После того как мы закупили новую партию продовольствия, у экипажа появилось свободное время, а с ним и возможность познакомиться с островом, чему способствовали солнечная погода, доброжелательность местных жителей и приемлемые средства передвижения. Поистине остров стал для нас «счастливым открытием», и я легко согласился с арабскими хронистами, называвшими царя Серендиба одним из самых богатых правителей на земле. Он правил страной, опираясь на шестнадцать министров: четырех индусов, четырех христиан, четырех иудеев и четырех мусульман. Этот царь жил в непомерной роскоши, что было неудивительно. В многочисленных ручьях Серендиба отыскивались драгоценные камни, а богатые жемчужницами [57] Жемчужница — пластинчато-жаберный моллюск, живет в тропических морях, прикрепляясь к подводным поверхностям на глубине 6–30 м. прибрежные воды острова давали лучшие сорта жемчуга. Даже живший в чрезмерной роскоши багдадский халиф Гарун аль-Рашид не мог сравниться богатством с царем Серендиба. Согласно рассказу из «Тысячи и одной ночи», Синдбад-мореход, побывав в очередном путешествии и вернувшись в Багдад, привез Гарун аль-Рашиду подарки от царя Серендиба: рубиновую чашу высотой с пядь, ложе, покрытое кожей гигантской змеи, «проглотившей слона», обладающее чудодейственным свойством: всяк, кто на него ляжет, вовеки не занедужит, а также сто тысяч мискалей [58] Мискаль — персидская мера веса, равная 4,64 г. алойного дерева [59] Алойное дерево (каламбак) благодаря присутствию ароматной смолы использовалось как материал для курений. и рабыню удивительной красоты. Получив подарки, Гарун аль-Рашид попросил Синдбада поведать, как выглядит выезд царя Серендиба во время праздничных церемоний. Синдбад рассказал халифу, что царь Серендиба выезжает из дворца на огромном слоне высотой в одиннадцать саженей в сопровождении пышной свиты. Впереди царя шествует копьеносец с копьем чистого золота, а сзади идет служитель с булавой тоже чистого золота, шар которой выточен из цельного изумруда. Царя сопровождает тысяча всадников, одетых в парчу и шелк.

Голубая рыба-хирург

Яркие шествия, происходившие в Серендибе, и ныне имеют место на острове, приобретя новое содержание. Теперь здесь ежемесячно в полнолуние проводится перехера [60] Перехера — праздник, посвященный одной из главных буддийских реликвий — зубу Будды, оставшемуся после его кремации в 583 году до н. э. , торжественный праздник, организуемый буддийскими монахами Шри-Ланки. За два дня до отплытия нашего корабля мы побывали на этом празднике, представлявшем собой грандиозное шествие вокруг города, собравшее толпы зрителей. Процессию возглавляли люди с двадцатифутовыми хлыстами, которые согласно сложившемуся обычаю расчищали дорогу участникам церемонии. В праздничном шествии принимали участие музыканты (главным образом, барабанщики), акробаты и многочисленные танцоры, среди которых выделялись танцоры с факелами. Большинство участников церемонии были в ритуальных фантастических масках, на других — людях с оголенными торсами — были тюрбаны или остроконечные шапки, напоминавшие колпаки. Иные были одеты раджпутами [61] Раджпуты — индийская каста воинов. , но — странное дело — их лица были набелены, и люди эти, как куклы, покачивали время от времени головой и медленно поводили руками. Кое-кто шел на ходулях. Процессия грохотала, шумела, зажигательно танцевала и потрясала горящими факелами, перемещавшимися в ночи. Между группами музыкантов, танцоров и акробатов чинно шествовали монахи. На каждом было длинное одеяние, оставлявшее оголенной правую руку, в которой монах держал шафрановый веер. В процессии участвовало около восьмидесяти слонов, возвышавшихся над толпой. Разделенные на несколько групп, они важно ступали по трое в ряд, щеголяя красочными помпонами. На шеях животных сидели погонщики в белоснежных одеждах. Шествие представляло собой феерическое, колоритное зрелище, несомненно, напоминавшее арабское прошлое Серендиба.

«Сохар» ушел в дальнейшее плавание с новым фотографом на борту — Ричардом Гринхиллом. Он прилетел из Лондона, чтобы сменить Брюса Фостера, которому пришло время возвратиться домой, к семье, с которой он не виделся год. Покинула нас и Ида, улетевшая в Англию, чтобы продолжить учебу в школе.

Когда я впервые увидел Ричарда Гринхилла, мне показалось, что вряд ли сыщется человек, менее Ричарда приспособленный к службе на корабле. Высокий, сухощавый и неуклюжий, с круглой головой, торчащей на длинной и тонкой шее, как на шесте, с крючковатым носом и голенастыми ногами, которые он выворачивал при ходьбе, Ричард походил на большую долговязую цаплю. Он интересовался лишь фотографией, знал досконально ее историю и мог перечислить все существовавшие типы фотографических аппаратов. Он мог снимать целый день и со своим аппаратом расставался лишь на ночь. Багаж его состоял главным образом из различных приспособлений для фотосъемки, которые он изготовил собственноручно. Ричард неизменно ходил в тужурке с многочисленными карманами, в которых хранилась всякая всячина: кусок бальзамового дерева, тюбик с клеем, мотки бечевки, английские булавки, часовые пружины, изоляционная лента и даже воздушные шарики (естественно, ненадутые). Что бы Ричард ни делал на корабле, все, кроме фотографирования, заканчивалось конфузом. Передвигаясь по судну, он спотыкался о комингс люка и растягивался на палубе. Стоило ему сесть, болтающийся конец троса сбивал с него шляпу. Если он спускался по трапу, то ударялся головой о палубный бимс. Если он ставил на палубу чашку с чаем (а мы ели на палубе), то стоило ему отвернуться, чашка непременно соскальзывала в шпигат. Правда, при всех своих конфузах он оставался невозмутимым, и это редкое качество даже помогало ему переносить качку. Не обращал он внимания и на насмешки матросов, а может быть, он их просто не замечал. Ричард целыми днями сновал по палубе, делая снимки. Чтобы делать фотографии с разных ракурсов, он то прикреплял свою камеру к мачте, то к бамбуковому шесту, а то поднимал ее вверх на воздушных шариках или с помощью воздушного змея, пользуясь во всех этих случаях длинным тросиком, соединенным с затвором. Чтобы уберечь аппарат от сырости, он помещал его в люльку из бальзамового дерева. Не знал покоя Ричард и ночью, выискивая заманчивые объекты для съемки, и тогда в темноте внезапно сверкал огонь его фотовспышки.