Тим Северин - По пути Синдбада

И вот теперь, спустя более тысячи лет, к устью Чжуцзян, реки, на которой стоит Кантон, подходил наш корабль. Я полагал, что нам устроят официальную встречу: тому были все основания. Когда мы отправлялись в наше путешествие из Маската, помимо оманцев, нас провожал китайский посол, который от лица своего правительства официально пригласил наш корабль в свою страну. Правда, с той поры прошло семь с половиной месяцев, и за все это время мы ни разу не связывались с Китаем. Может, о нас забыли?

«Сохар» приближался к Жемчужной реке. Перед нами лежала уходящая на северо-запад цепочка скалистых обрывистых островов, поросших серо-зеленой растительностью. Справа от нас, вдали, возвышались бросающиеся в глаза Ослиные Уши — гора с двумя пиками-близнецами, но мне она ориентиром не послужила. Нам следовало войти в главный западный канал Перла, но дельта этой реки разбита на множество рукавов; в какой войти — я не знал. Мы приближались к большому порту, и, казалось бы, на подходах к нему должно царить оживление. Но нет, море было почти пустынно. Лишь вдали прошло грузовое судно, да с нескольких лодок ловили рыбу. В бухте у подножия Тайвань-шань виднелась небольшая деревня — насколько удалось разглядеть в бинокль, с покосившимися, полуразрушенными домами. На самой Тайвань-шань стояла радиолокационная станция, которая, казалось, с подозрением глазела на нас своим единственным глазом-тарелкой.

«Сохар» продолжал идти к устью Жемчужной реки, лавируя между скалистыми островами. Над нами висели круглые, розовато-золотистые облака, казалось, пропитанные светом и теплом; далее, к небосклону, над дельтой реки теснились синие облака, а над линией горизонта облака казались иссиня-черными, готовыми пролиться дождем на опускающиеся к морю холмы. Вся эта картина напоминала традиционный китайский ландшафт, каким его рисуют художники; не хватало лишь джонок в море.

Изучив дельту Чжуцзян по имевшейся у меня карте, я нашел для нашего корабля подходящее место стоянки на ночь, решив бросить якорь у острова Сан-чао-шань, высуты которого вполне могли защитить нас от южного ветра. Разглядывая карту, я размышлял о том, когда же в последний раз арабский торговый парусник посетил эти края. Четыреста лет назад? Еще раньше? Согласно арабским хроникам, торговля арабов с китайцами была прервана в 950 году, когда китайская армия опустошила Кантон, истребила иностранных торговцев и сожгла их дома. Торговля эта, конечно, позже возобновилась, ибо известно, что китайским фарфором в течение по крайней мере шести последующих столетий торговали в Омане. История торговли представляет собой столь запутанный и сложный конгломерат своих составляющих (торговые сухопутные и морские пути, перевалочные пункты, товарообмен, конкуренция, столкновение интересов), что до сих пор — в связи с отсутствием надежных и достоверных источников — изобилует белыми пятнами, которые только начали заполняться современными археологами. Однако не вызывает сомнений, что Чжуцзян — Великая Река, как ее называли арабы — еще тысячу лет назад служила связующим звеном взаимовыгодной и успешной торговли между Оманом и далеким Китаем. И когда «Сохар» вошел с приливом в устье этой реки, я не только посчитал этот момент знаменательным, ибо он означал успешное завершение нашего путешествия, но и понадеялся, что наше долгое и опасное плавание приумножит славу арабских мореходов Средневековья, ходивших в Китай через семь морей.

Подойдя к острову Сан-чао-шань, мы вошли в небольшой заливчик, защищенный от южных ветров холмами, амфитеатром опускавшимися к воде. В заливчике уже нашла приют на ночь небольшая рыболовная джонка, но на ее борту никого не было видно.

— Грот на гитовы! — скомандовал я, и грот, собираясь в складки, стал подниматься к рею.

— Отдать становой якорь!

Под грохот цепи якорь ушел на дно. После десятиминутной молитвы оманцы вместе с другими членами экипажа стали опускать грота-рей. Рангоутное дерево, скрипя и даже, казалось, охая, пошло последний раз вниз, чтобы наконец обрести покой, уподобляясь усталому путнику, опускающемуся после дальней дороги в скрипучее, но покойное кресло.

С наступлением темноты в залив вошла еще одна рыболовная джонка. Вероятно, мы пришли в одно из тех мест, где рыбаки проводили ночь. Мы зажгли якорные огни: один на корме, другой на бушприте. Однако рыбакам до нас дела, видимо, не было. Арабский дау интереса у них не вызвал. «Сохар» повернулся на якоре носом к ветру, после чего замер, уподобившись птице, севшей на ветку после длинного перелета.

Утром по небу заходили темные облака, время от времени проливавшиеся дождем. Накануне наш экипаж проделал большую утомительную работу, и потому люди проснулись поздно, и только в полдень мы снялись с якоря и пошли под кливером и бизанью вверх по реке, изобилующей множеством островов с редкой, чахлой растительностью. Мы ожидали, что нас встретит дежурный катер или лоцманский бот, однако нас никто не встречал. Река, как и прошлым днем, была почти пустынна, лишь вдали виднелось несколько джонок — рыбаки, занятые промыслом, не обращали на нас никакого внимания. Мы прошли по дельте реки около десяти миль, но нам вполне могло показаться, что мы все еще пребываем в открытом море в ста милях от берега.

В конце концов во второй половине дня мы встали на якорь в ста ярдах от берега, на котором располагалось здание, похожее на казарму. Впрочем, назначение этого здания я определил лишь потому, что рядом с постройкой увидел группу солдат. Они заметили нас, и один из них побежал на холм, видимо, с донесением, после чего с холма спустился сержант. Взглянув на невесть откуда взявшийся парусник, он повернулся и, последовав примеру солдата, побежал обратно на холм. Сержанта сменили два офицера. Вооружившись биноклями, они стали рассматривать наш корабль, но тем дело и ограничилось.

Мы опять снялись с якоря и пошли к острову Ла-ca-вей, по моему мнению, удобному месту для размещения на нем лоцманской станции. Направляясь к этому острову, мы разобрали имевшиеся в нашем распоряжении гранаты, автоматы и пистолеты и выкинули их за борт, как о том договорились с военными, у которых в Маскате получали оружие. Едва мы завершили эту работу, во время которой я возблагодарил небо за то, что воспользоваться оружием нам не пришлось, как увидали, что к нам на полном ходу приближается канонерская лодка. По реке шла короткая крутая волна, и лодка (устаревшей конструкции) с высоким и узким корпусом, испытывая сильную качку, то и дело угрожающе накренялась. На ходовом мостике лодки толпились матросы, глазевшие на странный корабль. Мы подняли приветственный флаг и попытались связаться с лодкой по радио. Никакого ответа. Канонерская лодка лишь стала кружить вокруг нашего корабля, по всей вероятности, изучая необыкновенное судно. Я пожимал плечами. Неужели никто не предупредил китайские власти о приходе «Сохара»? Не приведи господь, чтобы мы стали причиной дипломатических осложнений. Наконец канонерка стала сигналить нам фонарем. Мусалам, служивший сигнальщиком во флоте султана, принялся вести запись. Получилась абракадабра. На каком языке нам сигналят? Я решил попросить китайцев повторить сообщение. Сигнального фонаря на «Сохаре», как и на всяком арабском паруснике, разумеется, не было, и потому я дал Мусаламу кусок картона, и он, расположившись у самого яркого на «Сохаре» кормового якорного огня, стал, манипулируя этим куском картона, сигналить китайской лодке. Китайцы не преминули ответить. Снова абракадабра. Тем временем канонерская лодка продолжала кружить вокруг нашего корабля. Я счел за лучшее подойти ближе к острову и поставить судно на якорь. Вероятно, наши действия удовлетворили китайцев. Канонерская лодка оставила нас в покое и, развернувшись, пошла вверх по реке, оставляя за собой мощную кильватерную струю.