Лаврентий Загоскин - Путешествия к американским берегам

15 января. Утро -13°, пасмурно, снег, SSW тихий; ввечеру -21°, NN тихий.

Пройдя около 5 миль от ночлега, мы подошли к небольшому жилу Хуликата, прозванному от русских Шаманово; жители, как соседи нашего нулатовского заселения, вышли к нам навстречу и просили ночевать: туземец никогда не проедет жила, если бы даже оно было в виду того, с которого он отправился, – таково обыкновение. Нетерпение окончить поход понуждало меня с одной нартой отправиться далее, другие оставлены были для отдыха и обеда.

От Хуликата к Нулато, по причине частых сообщений, путь езженый, гладкий; мы шли на рысях. Около полудня, при внезапной перемене ветра, снег перестал, выяснело, мы увидели своих. Староста артели сам-третий оканчивал второй рыболовный запор. Обрадовались, обнялись, как родные, и в 2 часа пополудни в дымной, грязной конурке байдарщика мы оба благодарили Бога, что поход наш кончился без важных последствий. Управляющий артелью Дерябин, участвовавший во всех походах Глазунова и Малахова, сказывал, что помнит только одну ночь с такими жестокими морозами, которых нам привелось испытать почти неделю сряду.

16-го и 17-го отдыхали. Пользуясь фунтом с четвертью сухарей и полуфунтом круп на человека, при трудности похода мы порядочно голодали. Правда, с выхода на Квихпак люди довольствовались и свежей рыбой и юколой, но не успели еще, что называется, заморить выть 228. Раздав каждому по 10 фунтов муки сверх положения, мы напекли пирогов и вскоре забыли все неприятности похода.

Вместо Глазунова вызвался нести труды экспедиции из числа редутской команды рязанский ямщик Баженов.

10-го числа ему прихватило морозом большие пальцы у ног, но до Нулато он о том не сказывал, да и не горюет, отзываясь: «То ли еще бывало!» Раны Акляюка не закрывались: он просил увольнения. С своей стороны, желая иметь только охотников, я согласился. 18 января собаки отправлены обратно к редуту.

Прежде всего следовало озаботиться о способах продовольствия. Правда, у нас было по фунту с четвертью сухарей на день, 4 пуда ветчины, 1 1/ 2пуда бульона и 90 фунтов пемикена 229. Но, исключая сухарей, прочие запасы береглись на время походов. У нашей артели стояло два запора с четырьмя мордами, но в течение шести недель, проведенных нами в Нулато до похода к Коцебу-зунду, поймано всего 383 штуки нельм и сигов, наиболее малого разбора, так что приходилось менее чем по два сига в сутки на каждого человека команды одиночки. Сверх того, у артели было до 400 юкол хайка, скупленного по осени у туземцев, но то сохранялось как для весеннего продовольствия, так и для расхода на транспорт, который в марте должен был доставить товары в Нулато для летних расторжек. Таким образом, мы не могли полагаться на скудные запасы нашего заселения.

Чтоб устраниться от голодовки (колониальное выражение), мы вынуждены были обратиться к туземцам, предоставя покупку от них провизии опытности управляющего артелью, и, благодаря Бога, не терпели большой нужды. Со всем тем справедливость требует добавить, что зачастую находились в таком состоянии, что, пообедав, могли обедать вторично. Ужинов во все время нашего пребывания в Нулато мы не знали. Главнейшие похожие товары, то есть те, на которые у туземцев было наиболее требований, как-то: бисер, цукли 230, котлы, кружки – не выпускались на провизии. Но вместо того собственно у меня оказался товар, на который команда прокармливалась почти всю зиму и весну. Вот каким случаем он мне достался.

В проезд мой в российско-американские колонии через Сибирь я заезжал на родину. Старик отец, будучи однажды в лавках, вспомня о моем путешествии в Америку, купил на несколько десятков рублей разных цветов стекляруса, бус, серег, колец и прочего. Отдавая мне, батюшка как бы предвидел будущее, сказав: «Это пригодится тебе». Признаюсь, знакомый по описаниям и рассказам сотоварищей с состоянием Ново-Архангельска, я недоумевал, к чему могла быть полезна эта копеечная художественность. Промысел Божий не дал отеческим словам пропасть втуне...

Пользуясь сами насущной пищей от соседей, для 10 собак, оставленных при экспедиции, следовало поискать корму подалее. Тунгус Никитин и толмач Курочкин, как бывалые на Квихпаке, ездили на нижние жила, и из Хоголтлинде, Кххальтага и Хутулькаката собрано 400 штук хайковой юколы, за расходом 120 рыб, употребленных на прокормку собак во время поездки. Покупка этих провизий обошлась нам весьма дешево, по копейке с четвертью серебром за юколу; но случаются годы, как 1841 и 1843, когда несвоевременными дождями воды Квихпака поддерживаются в июле месяце на такой высоте, что не дозволяют туземцам употреблять запоров – единственного их способа улова морской рыбы. Тогда юколу – этот хлеб северных жителей – променивают за пушные промысла или сравнительно их ценности. Впрочем, вообще, чем выше к верховью реки, тем ценность шкуры бобра, вовсе негодного для потребностей туземца, уменьшается и вместе с тем цены на его мясо или другие провизии увеличиваются.

Работы команд одиночки и экспедиции были общие: исподволь обстраивались по хозяйству, то есть сколачивали рамы, двери, столы, лавки и прочее; осматривали через ночь или через две запоры; ходили по лесу с ружьями за тетерками и довольно удачно ловили силками куропаток.

Вымен пушных промыслов шел своим чередом, но вообще в это время года туземцы только по нужде оставляют свои кажимы. С верховья реки впервые 6 февраля приходило четверо мужчин для расторжек. Привезя с собой больную женщину на попечение старосты артели, они сказывали, что по реке Юннака умирает народ, но какого рода болезнью, по незнанию языка, мы не могли узнать обстоятельно. Тот же слух подтверждал и проживающий с нами шаман из Хуликата: он пошел было для лечения больных и покупки жира, но струсил и воротился.

Осмотревшись в Нулато и исправясь к походу для обозрения переноса к Коцебу-зунду, я находился в нерешимости, как исполнить это обозрение: по инструкции у меня недоставало еще определенного числа команды. Оставаясь до февраля на жиле Хоголтлинде, Шмаков беспечностью относительно опрятного содержания ран ко времени не поправился. Вместо Акляюка к нам еще не прибыл человек из редута. Идти сам-пять казалось рисковым, в особенности при слухах о распространившейся болезни между туземцами реки Юннака, которой мне надлежало следовать: страшные следствия оспы, приписанной напущению от русских, были у всех в свежей памяти, притом дело шло не о личной безопасности экспедиции – втроем легко пройти всю северо-западную Америку, но о водворении дружественных сношений с теми племенами, которые не были еще нам известны. Сила должна была выказываться только в крайних случаях. Наконец, 21 февраля я был обрадован письмом, полученным через одного туземца, возвратившегося из Уналаклика: поступивший к экспедиции бывший староста уналаклинской артели Дмитриев уведомлял, что явится вместе с транспортом в первых числах марта. Видя, что нулатовское наше заселение обезопасено скорым приходом подкрепления, и дорожа каждым днем этого месяца, я предложил поход одному из числа команды артели Иванову, и этот бывалый человек, с согласия старосты, принял вызов. В проводники поступил к нам туземец, прозванный русскими Волосатым. Вот его биография, которая вместе составит и исторический очерк нашего заселения в Нулато.