Генри Торо - Инспектор ливней и снежных бурь

* святая святых (лат.).

Мы получаем знание не по крупицам, но in Lieferungen*, ниспосланными нам богами. Что же оно, как не омовение и очищение? Условности – не лучше нечистот. Только та мысль, которую ум выражает в состоянии покоя, так сказать, лежа на спине и созерцая небеса, бывает выражена верно и полно. Что такое брошенные искоса полувзгляды, случайные и мимолетные? Писатель, формулирующий свою мысль, должен сидеть так же прочно, как астроном, созерцающий небеса; он не должен сидеть в неудобной позе. Факты, опыт – они придают нам равновесие, сосредоточивают внимание!

Чувства детей не опошлены. Все их тело – одно сплошное чувство. Им физически приятно съезжать по поручням, они любят кататься на качелях. Так и неискушенный, неиспорченный ум получает невыразимое удовольствие от простых упражнений мысли.

Я способен хорошо выразить только ту мысль, которую мне правит-ел выражать. При этом все способности находятся в покое, кроме одной; на ней сконцентрирована вся энергия. Пусть и вас ничто не отвлекает, мысли ваши будут в таком же порядке, дела так же немногочисленны, внимание так же свободно, жизнь ваша такая же земная, чтобы везде и всегда мы могли слышать песнь сверчка, когда ему положено петь. Если человек слышит этот звук – на улицах городов и в полях, – то это говорит о безмятежности и здоровье его ума. Некоторые люди не слышат этих звуков никогда – их называют глухими. Не потому ли это, что они слишком долго прислушивались к иным звукам?

19 июля. Вот мне и тридцать четыре года49, а жизнь моя еще далеко не достигла расцвета. Как много заключено в завязи! Во многих отношениях между идеальной жизнью, как я ее представляю, и жизнью реальной такая пропасть, что можно сказать, я еще не родился. Я чувствую склонность к обществу, но самого общества еще нет. Жизнь недостаточно продолжительна, чтобы добиться чего-то одного. В следующие тридцать четыре года это чудо едва ли произойдет. Мне кажется, что времена года в моей жизни сменяют друг друга медленнее, чем в природе: я иначе устроен. Я вполне доволен. Почему быстрая смена явлений в природе, даже природы во мне самом, должна торопить меня? Пусть человек шагает под ту музыку, какая ему слышится, в каком бы ритме она ни звучала. Разве обязательно, чтобы я достиг полного роста в тот же срок, что и яблоня? Или дуб? Разве моя жизнь на природе не может быть лишь весной, периодом младенчества моего духа? Зачем мне превращать свою весну в лето? И разве я не в состоянии пожертвовать торопливой и мелкой завершенностью здесь ради совершенной полноты там? Если я двигаюсь по большой дуге, зачем сжимать ее до меньшего размера? Развитие моего духа не подчиняется законам природы. Общество, для которого я создан, еще не созрело. Что же мне делать – заменить представление о нем этой унылой реальностью? Я бы предпочел этой реальности ничем не замутненное ожидание его. Если жизнь – лишь ожидание, так тому и быть. Мне незачем разбиваться о действительность, пустую и бессмысленную. Какой действительностью могу я заменить ее? Зачем трудиться над возведением небесного купола из голубого стекла, если я все равно по-прежнему буду созерцать истинное небо, как будто купола вовсе нет, то далекое пространство высоко над головой, свод которого обрамляет голубое небесное око? Я влюблен в голубоглазый свод неба.

Не я требовал более глубокого чувства. Не я болен этой болезнью, нет у меня этой идиосинкразии. Тот, кто требовал этого, сам должен выполнить это требование.

Моя кровь течет медленно, как воды родного Маскетаквида, на берегах которого я родился, и все же они достигают океана быстрее, чем воды Нашуа.

Уже расцвел золотарник, но некогда пойти посмотреть на него.

* выпусками (нем.).

2 часа дня. Погода стоит сухая и теплая, многие листья свернулись. На юго-западе виднеется грозовое облако. Фермеры не решаются раскидывать сено для просушки, и оно стоит в стогах. Когда идешь по лесу в эти дни, летящие насекомые ударяются о шляпу со звуком, похожим на звук дождевых капель. Изгороди из пней на углу Корнерроуд напоминают извлеченные из земли окаменелые останки мастодонтов, побелевшие под воздействием дождя и солнца. Сегодня видел первый оранжевый осенний цветок. Что значит этот жгучий, этот бенгальский оттенок? Желтый цвет уже вобрал в себя много солнца, но этот – результат самых жарких летних дней. Понадобится целый год, чтобы создать его. Расцвел бодяк полевой, на него садятся бабочки и пчелы. Последние дни бабочки летают роями, особенно вокруг растений, выделяющих млечный сок. Болотная жимолость еще наполняет своим ароматом воздух над болотами и вдоль дорог, хотя она уже начинает вянуть. Шиповник еще осыпает лепестки на листья соседних растений. Дикий вьюнок, или ипомея, – у него изящные алые и белые цветы. Он напоминает мне кубок, наполненный чистейшим утренним воздухом, искрящимся от росы (он указывает на точку росы); вьется вокруг себя самого, когда нет другой опоры. Растет он на насыпи возле Хаббардова моста, рядом с дягилем. Посвистывая, пролетают мимо свиристели. Они очень быстро находят вишневые деревья. А за мостом начал цвести золотарник. Вчера была весна, завтра будет осень, а когда же лето? Сначала расцвел зверобой, теперь золотарник, напоминая нам о приближении осени. Я опять слышу, как поет сверчок где-то среди камней, между стеблей куманики, словно наступила осень. Все больше становится спелых ягод куманики. На тропинке видел крохотные красные точки ягод купены. Я заметил, что на сгнившем конце дубового бревна сохранились серебристые чешуйки коры, они держатся тонкими слоями, чередуясь с трухлявыми частями, так что бревно стало похоже на соты. Такой сугубо земной предмет, что даже ласточке приходится спускаться, чтобы сесть на него, – сухой стебель коровяка. Я вижу, что куры держатся рядом с пасущимися возле дома коровами, подобно коровьему трупиалу и с той же самой целью. Им непросто отыскать для себя насекомых. Для коровьей птицы, охотящейся за насекомыми, корова – что-то. вроде собаки, поднимающей дичь. Я вижу пары желтых бабочек, которые гоняются друг за другом на высоте 15—30 футов. Вот одна, будто почуяв опасность стать добычей пролетающей птицы, зигзагами опускается на землю, и вторая следует за ней. На черничнике уже много черных ягод среди еще незрелых, и теперь не боишься, что они порченые.

Когда я подыскивал себе источник заработка – при этом печальный опыт неудач, постигших меня, когда я поступал по желанию друзей, еще не изгладившийся из моей памяти, удерживал меня от откровений, – я часто всерьез подумывал заняться сбором черники; я знал, что сумею это делать и что мне хватит этого скромного дохода: тут не нужно капитала и не придется, как я наивно думал, надолго отрываться от любимых мною занятий. Мои знакомцы без колебаний избирали торговлю ила свободные профессии, и я думал, что мой промысел такой же: все лето проводить на холмах, собирая ягоды, а потом сбывать их без хлопот – и таким образом пасти стада царя Адмета50. Самым большим моим талантом всегда были малые потребности. Мечтал я также собирать лекарственные травы или продавать вечнозеленые растения тем поселянам, которые любят напоминание о лесах, и так зарабатывать себе на жизнь. Но с тех пор я узнал, что торговля налагает проклятие на все, к чему прикасается: хоть бы вы торговали посланиями небес, над вами тяготеет то же проклятие.