Вильям Смит - Очерки на разных высотах

А на следующий день выяснилось, что мы совершили непростительную ошибку — оставили друзей, даже не попытавшись выяснить, что с ними. Нас несколько оправдывало то, что изначально не предполагалось ожидать друг друга. Но нам ничто не мешало, закончив маршрут, поставить палатку, оставить там с кем-то байдарки, отправиться по берегу вверх по течению Волгуши, бродить там хоть всю ночь, но найти отставших. Большого смысла в этом не было, поскольку своих мужиков у них было достаточно, и наша помощь не так уж была необходима. Но при полной неопределенности ситуации мы должны были в первую очередь руководствоваться чувством солидарности, а не какими-то доводами здравомыслия.

Мы были неправы, и потом в Москве мне пришлось вытерпеть несколько крайне неприятных для меня разговоров с друзьями, в особенности с Борькой. Он сам не был в том походе, но обо всем, конечно, узнал и мне сказал примерно следующее: «Слушай, старик, как ты мог так поступить? То, что ты говоришь в свое оправдание может быть и верно, но к делу не имеет ни малейшего отношения. Вы вернулись в Москву, даже не попытавшись узнать, что случилось с вашими друзьями там, на этой самой чертовой Волгуше! Даже не хочу слышать, чем вы тогда руководствовались. Это ничем оправдать нельзя, точка!». Но через какое-то время нас поняли и простили — все-таки мы с Микой не были такими уж закоренелыми эгоистами; просто неправильно оценили ситуацию.

Но апрельская Волгуша всегда была только присказкой, а сказкой оказывался майский поход на байдарках, где адмиралом неизменно был Боб. Все начиналось с того, что кто-нибудь — обычно это был Юра Садовников, Андрей Мигулин или Дима Дубинин, где-то с середины апреля погружался в изучение рек и озер ближнего и дальнего Подмосковья, чтобы выбрать наиболее подходящую речку для 4-5-дневного путешествия. После чего наступал черед Боба обеспечить нас транспортом. Для этой цели он обычно отправлялся в ближайшую автобазу, где у него происходил примерно следующий разговор с шоферами и механиками: «Ну что, Боря, опять повезешь своих евреев на воду? Ты у них наподобие главаря, что ли? Не надоело еще или они тебе хорошо платят?» На что Боб обычно не «заводился», а объявлял, как на аукционе: «В этот раз едем на Пру (или Угру). Расстояние 150 (или 200 км?), нужен ЛИАЗ на 25 человек с багажом (10 байдарок). Начальная цена 1300 рублей (сумма приблизительная, точно не помню). Кто меньше?» Торги быстро заканчивались ко всеобщему согласию; после чего распивалось принесенное Бобом пиво.

В назначенный день перед майскими праздниками во двор его лаборатории на Разгуляе въезжал автобус, и водитель с ужасом наблюдал нечто совершенно несуразное: толпа детей и взрослых всех возрастов, горы багажа и еще обязательно, так сказать, для комплекта 2—3 собаки, совершенно обезумевшие от всей суеты. На лице бедного водилы можно было прочесть явственное: «И все это я должен взять?» Но нам было не впервой решать подобные невозможные задачи. Через какие-нибудь 30—40 мин байдарки были сложены аккуратным штабелем на полу автобуса, рюкзаки превратились в дополнительные сидения, а каким образом разместился с десяток наших детей, никто даже не пытался разобраться.

В нашей истории было не один десяток майских походов и в каждом из них было что-то особенное, запоминающееся. Вряд ли возможно даже просто перечислить названия всех тех рек, по которым мы плавали. В этом списке будут: Истра и Клязьма, Воря и Держа, обе Нерли, Волжская и Клязьминская, Нара, Пахра и Снежеть, Гусь, Угра и Пра, Судогда и Нарма, Озерна и Жиздра и еще с десяток других, названия которых я не упомню.

Но мне трудно удержаться, чтобы не рассказать читателю пару историй про наши «путешествия», просто для того, чтобы лучше передать их дух.

Вспомню, к примеру, сплав по системе рек Бужа — озеро Святое — река Пра, который проходил по Мещерской стороне, где было все: моря разливанные озер с хорошо замаскированными соединительными протоками, заблокированными бобровыми хатками, топкие берега, где не поставишь палатку, а временами полная неясность, где искать главное русло. Зато имелись во множестве стога сена на маленьких островках, где было так приятно позагорать на солнце, пока разведчики выясняют, «куда ж нам плыть?». Наш адмирал Боб, казалось, поставил своей целью не пропустить ни одного места, где можно расслабиться, и нам всем это, конечно, нравилось. Не удивительно, что, когда на третий день похода он произвел несложные подсчеты, то выяснилось, что за оставшиеся один-полтора дня мы не сможем доплыть до Спас-Клепиков к месту встречи с нашим автобусом. В тот момент я оказался рядом с ним, и начальник немедленно принял решение, о чем мне и сообщил: «Старый, что ты скажешь насчет того, чтобы завтра ранним утречком рвануть по бережку до Спас-Клепиков и перехватить там машину? — Боря, а сколько там осталось? — Да не очень много, по карте километров 35—40. Справишься, если не будешь лениться».

Вышел я утром рано-рано и пошел-побежал по очень приятной дороге через сосновый бор и березовые перелески, но к полудню солнце стало очень жарко припекать, мучила жажда, да и желудок требовал пищи. Я, конечно, не собирался сдаваться, но осознавал, что явно опаздываю к назначенному сроку. И тут пришло спасение — сзади затарахтел мотоцикл, и через минуту я уже сидел на заднем сидении и мчался по своему назначению. Могу сказать, что страху я при этом натерпелся — хуже некуда; мотоциклист был лихим парнем и самые крутые виражи между деревьев проходил, не снижая скорости, а дорога-то была песчаная… Но в Спас-Клепиках мы оказались как раз в тот момент, когда наш шофер, не увидев встречающих его, решил, что встреча не состоится и можно уезжать в Москву. Мне он обрадовался, как родному, и его даже не огорчило известие, что придется ехать навстречу нашей группе еще километров 15—20. Мы немедленно пустились в путь. Примерно через час я увидел просеку, ведущую в сторону реки, и почему-то решил, что нам туда и надо.

И действительно, вскоре мы оказались на берегу, и в этот самый момент — ей-богу, не вру, из-за поворота показались наши байдарки. Это был тот редкий момент в моей жизни, когда я чувствовал себя почти триумфатором! «Старик, ну ты даешь!» — так Боб отметил мой «подвиг», и в его устах это была высшая похвала.

Но случался опыт и менее приятный, но довольно колоритный. Речка Угра настолько знакома всем водникам, что здесь мы менее всего ожидали каких-либо неприятностей. А между тем этот поход наш был с самого начала сопряжен с довольно серьезными рисками, но совсем иного свойства.

Так случилось, что в то время у меня в лаборатории работал мой старый друг, американский химик профессор Рон Кэйпл, и мне до смерти захотелось приобщить его к радостям байдарочного мая. Как и всем иностранцам, ему был запрещен выезд далее, чем на 30 км от Москвы, и я, как ответственный за его прием, обязался это правило свято соблюдать. Но авантюрный дух в нас всегда побеждал соображения здравого смысла, и стоило мне предложить нашему адмиралу Б. Горячих взять на Угру моего американца, как я услышал в ответ: «Или мы не джигиты! Работаем без сетки и главное — Не бззз…!» Так-то оно так, но из этого следовала необходимость соблюдения правил конспирации на всех этапах — от вывоза Рона из-под бдительного контроля гостиничных шпиков, до погрузки в автобус со строгим наказом ни в коем случае не говорить по-английски. Если же по дороге нас вдруг остановят гаишники, то он должен был сидеть тихо-тихо, притворяясь немым идиотом. Услышав от меня подобную рекомендацию, Рон обрадовался: «О, dumb idiot — это я смогу изобразить без особого труда!» Конспирация сработала вполне успешно, гаишники и КГБ нас упустили, и Рон оказался первым американцем, посетившим речку Угра — не исключено, что вообще первым иностранцем со времен Великого стояния на Угре Ивана III и ордынского хана Ахмата.