Вильям Смит - Очерки на разных высотах

Первые три дня он был просто счастлив — еще бы он впервые увидел весеннее Подмосковье, оценил все прелести неторопливого путешествия по воде от одного великолепного пейзажа к другому и вечерних посиделок у костра. Единственно, о чем он сожалел — виски, что он захватил с собою, слишком быстро закончились. Да, я не ошибся в моем американском друге — он очень подходил для нашей компании. Особенно забавно было наблюдать, как оживленно он общался с Бобом — этому вовсе не мешало то, что Рон почти не говорил по-русски, а Боб — совсем не знал английского.

Но за все хорошее надо платить. В непреложности этого правила мы убедились, когда наступил последний, четвертый день того похода, а мы прошли всего лишь чуть более половины маршрута — слишком хорошо было расслабляться в пути и совсем не хотелось спешить. А между тем в тот день не позднее 5-ти вечера мы должны были быть у моста в районе Юхнова, где нас ожидал автобус. Чтобы как-то подстраховаться, Боб отправил самую легкую байдарку-двойку с Женей Строгановым и его женой Ниной, поручив им «Лечь костьми», но задержать автобус до нашего прибытия. Как потом нам рассказал Женя, сначала водитель и слышать не хотел, что нас надо дожидаться, но тон разговора резко изменился, когда он узнал про то, что Женя был фронтовиком и воевал где-то неподалеку от этих мест.

Мы бы, конечно, и сами не очень сильно опоздали к намеченному сроку, когда бы не погода, которая, видимо, решила наказать нас в тот день за легкомысленное поведение в дни предшествующие. И воздалось нам за все полной мерой! В тот день с самого утра выдалась погода, ну просто —мерзейшая. Единственно, что спасало — необходимость грести изо всех сил, чтобы успеть к автобусу. Но не прошло и двух часов, как мы вынуждены были остановиться и довольно надолго. Байдарка Женьки Булатова налетела на какой-то кол прямо посередине реки, а в лодке его дети, школьники Оля и Дима, а это значит спасательные работы: сначала детей на берег, потом туда же лодку, да еще надо выловить вещички, что быстро исчезали из вида. А на берегу, как назло, никакого сушняка или лесочка, где-то вдалеке виднеются березки, а дождь все сильнее и все более ледяной. Пришлось поставить пару палаток, развести, в конце концов, костер из выловленных бревен, заклеить булатовскую байду, обогреть и обсушить детей, немного отогреться самим (не более 50 г. водки на брата!) и снова вперед.

В моей лодке был Рон и моя дочка Катя. Она сжалась в незаметный комочек под брезент байдарки и ее почти не было видно. Бедняга Рон снял с себя все теплые вещи — раздал детям, а сам остался в бельишке и непромокаемой куртке. Как он потом признался: «Никогда в жизни я не попадал в подобный переплет». В Москве он не удержался и рассказал о своем прегрешении своему приятелю, атташе по науке в посольстве США. Тот ему очень позавидовал и предложил в качестве благодарности его русскому другу, то бишь мне, докфильм про полет и посадку Аполлона с Лунным Ровером, что разъезжал по поверхности нашего спутника, и плюс к тому проекционный аппарат для просмотра. В моем родном ИОХе этот показ прошел с большим успехом, и мне помнится, что у никого из моих коллег не возникало тогда и тени сомнения в подлинности показанного на экране.

Но так или иначе, наш тогдашний поход по Угре закончился благополучно. Автобус нас дождался и последнее, что потребовалось от нас — это перенести детей в автобус; сами они уже не могли идти и только тихонько скулили на наших руках. Много лет прошло с тех пор, все эти дети давно уже стали взрослыми дядями и тетями, но вряд ли из их памяти стерлись воспоминания об этом достопамятном приключении.

Но вот, что мне запомнилось, как самое яркое впечатление от всех наших путешествий: всегда это было общее житие на природе. Не общежитие или общага, а именно образ жизни, объединяющий всех и тем доставлявший всем радость. Симфония — слово из музыкального лексикона, но по своему точному смыслу оно более всего подходит для описания атмосферы, в которой обретались мы тогда.

Удивительно — а может быть, и вовсе не удивительно, как легко в те времена находились у нас поводы побыть вместе. Среди множества больших и малых дел, нас объединяющих в московской жизни, был еще один, очень специфический повод для встреч — День дежурного. Он был учрежден нами более полувека тому назад в 1961 г, когда в один из дней нашей экспедиции на пик Сталина (тогда он так назывался!), парочка наших достойнейших дежурных Дима Дубинин и Борис Баронов настолько вкусно всех нас накормили, что единогласно было решено увековечить их кулинарный подвиг, назначив 26-ое число каждого месяца Днем дежурного. Самое любопытное, что это не осталось просто забавным пожеланием — с тех пор прошло уже не одно десятилетие, но все это время, почти каждый месяц кто-нибудь из нашей компании объявлял себя дежурным и тогда все, кто мог, собирались просто для того, чтобы побыть вместе. Так случайный повод — запомнившееся дежурство в горах, стало предлогом для учреждения необычного и «долгоиграющего» ритуала.

Эти наши встречи не были просто застольями, подобием культурных салонов или чем-то вроде клубов по интересам. Все-таки мы были совсем разными людьми, но было нечто, что нас сближало почти необъяснимым образом — о чем, наверное, лучше всего выразился мой друг Олег Брагин, просто сказавший: «Или мы не родные?!» Поэтому как-то так оказывалось, что даже при столь частых встречах, я не припомню, чтобы они воспринималось, как обязательный и/или наскучивший обряд. Вовсе нет, всегда было, о чем поговорить — бывало и о политике, но главное было — убедиться, что у нас все в порядке, и, конечно, «потереться носами», чтобы почувствовать, что не ослабевает связывающие нас ощущения дружелюбия и симпатии. Мало-помалу такие встречи сделались частью нашей общей жизни, которая была как бы вынесена за скобки повседневного существования каждого из нас.

Боб очень скоро сделался одним из блюстителей обычая отмечать День дежурного. Здесь, конечно, и речи не было о какой-то дисциплине — боже упаси, конечно, нет. Но у всех нас случались моменты в жизни, когда совсем не хотелось появляться на публике, а настрой был залечь в какую-нибудь берлогу и никого не видеть вообще. Что-то в этом роде довелось испытать и мне где-то в конце 60-х. В то время Боря неожиданно заявился ко мне на работу, а на мой удивленный вопрос, чего он от меня хочет, ответил: «Просто на тебя посмотреть!». Я, конечно, бросил все свои дела, и мы с ним отправились в его лабораторию и провели там весь вечер и ночь. О чем мы говорили — я вспомнить сейчас не могу, разговор был очень личный, но в числе прочего речь шла и о том, что касалось всех нас. Сказал он примерно следующее: «Знаешь, у всех такое бывает. Перетерпи как-нибудь и тебя отпустит. А уходить в себя нельзя: ты уйдёшь, потом Женька, я или кто еще — проблемы ведь у всех бывают, и тогда конец нашему братству! И чем мы это сможем заменить? Вот то-то же!»». И надо сказать, разговор с Бобом возымел свое действие, и я как-то не впал в состояние эгоцентрической озабоченности, хотя и был к этому близок.