Владимир Дружинин - Без переводчика

Воин устало опирается на меч. Он вышел из жестокой сечи. Отважная птица-сокол сидит на ладони витязя. Это Вестник Победы — творение замечательного скульптора Ивана Мештровича.

Сойдя с пристани, вы окажетесь на невзрачной припортовой улочке, врезанной в склон. Трамвайчик, дребезжа, одолевает подъем. Пожилая женщина в черном платке, по-черногорски низко спадающем сзади, несет из булочной кусок бюрека — слоеного пирога с сыром.

Вы поднимаетесь по ступеням в тени чинар и акаций. «Велика степеница» («Большая лестница») — гласит табличка на столбике ограды. В данном случае это улица-лестница.

Наверху вас ждет улица опять-таки в другом стиле — уже типично столичная. Дома на ней разных оттенков белого и светло-серого (Белград оправдывает свое имя!), разной архитектуры, разного возраста и высоты. Улица извилиста, так как подчиняется рельефу. Она чем-то напоминает московскую улицу в районе Арбата. На вывесках то славянские буквы сербского алфавита, то латинские — хорватского. А язык один — сербохорватский! Дело в том, что народы Югославии были веками разделены: западные области были захвачены Австрией и стали католическими. Власть римского папы искореняла славянскую грамоту, вводила латинскую.

На востоке, в Сербии, Македонии, несмотря на турецкий гнет, народ сохранил исконную свою письменность — славянскую.

Куда теперь, направо или налево? Центр столицы, видимо, направо: там дома крупнее, наряднее. Налево улица кончается зеленым тупичком парка, над которым парит Вестник Победы.

Говорят, чтобы здание стояло прочно, в старину каменщики замуровывали в стену живого человека. Иначе то, что воздвигнешь за день, ночью раскидают вилы, злые девы, живущие среди скал, у воды. Достаточно-де запереть в кладке даже тень человека. Но все равно, лишившись своей тени, живое существо умирает.

В крепости Калемегдан так и кажется, что из расщелин выходят тени, тени скифов, начавших укреплять этот холм, тени римлян, основавших здесь твердыню Сингидунум. В воображении предстают витязи из дружины первых сербских королей, при которых город назвали Белградом. Поглядишь на граненую башенку Небойша — «Не бойся» — и видишь сербов, бившихся там насмерть, и турок, обосновавшихся потом в крепости.

Теперь лишь зелень парка, по-южному напористая, осаждает крепость, бросая на штурм отряды проворных вьющихся растений. Местами они хлынули со стен в укромные дворики и проулки. Здесь лабиринт крутых мощеных троп, продетых в игольные ушки многочисленных ворот.

Тысячи белградцев заполняют Калемегдан по вечерам. В это время тени прошлого до ночи прячутся в свои тайники. И крепость, заполненная живой, броско одетой экспансивной толпой, выглядит совсем не грозно, она напоминает живописную декорацию, оставшуюся после исторического действия.

Если уж мы попали в гущу гуляющих, то не станем вырываться из потока, полюбуемся на союз Дуная и Савы с верхней площадки Калемегдана, где стоит Вестник Победы, а затем спустимся в парк. Там, под сводами ветвей, создан своего рода пантеон Югославии. В сумраке аллей белеют мраморные бюсты выдающихся писателей и революционеров.

Из парка мы выходим на широкую, короткую улицу. В вечерние часы доступ транспорту на эту улицу закрыт, она вся отдана во власть гуляющих. Смесь наречий, лиц… Вы увидите горца с резким профилем, словно вычеканенным на металле. А вот высокий, на голову выше прочих, стройный далматинец, в чертах которого как-то своеобразно соединяются и мужественность, и мягкость, а в извилине губ чуть заметная усмешка. Очень красивое славянское племя выросло у теплого Адриатического моря!

А лицо этого города — как уловить его, о чем говорит оно приезжему?

Белград светел и молод. Древняя крепость хоть и венчает город, но она не подавляет. Кроме нее из памятников седой старины сохранились лишь развалины турецкой бани, гробница знатного турка и мечеть… Только одна мечеть уцелела из тридцати, перечисленных путником, побывавшим в Белграде в XVII веке. Сербы энергично стирали следы господства полумесяца, и жалеть об этом незачем: решительно ничего стоящего не воздвигнуто при пашах и беях.

Туриста, который вздумает искать в Белграде экзотику Востока, ждет разочарование. Разве что его утешит в трапезной чевабчичи — блюдо, близкое кебабу. Да еще турецкие названия некоторых улиц города… Впрочем, их тоже заменили бы, но они напоминают о событиях и героях освободительной борьбы.

В парке Топчидер, под ветвью гигантской чинары, ютится скромный дом сельского вида, явно стесняющийся своего титула «конак», то есть дворец. Здесь, подальше от пушек Калемегдана, жил князь Милош Обренович, вождь восстания 1815 года. Сербия отвоевала тогда некоторую автономию.

Скульптурный фонтан Чукур-Чесма рассказывает о другом эпизоде кровавой истории страны. В 1862 году турецкие солдаты застрелили мальчика, пришедшего за водой. Он упал, вода из разбитого кувшина смешалась с кровью… Весь Белград поднялся против убийц.

Нет, это не восточный город, но и совершенно непохожий на соседний Будапешт, на Прагу…

Сходство с ними проглянет разве только в самом центре, на площади Теразия, где блещет неоном сомкнутый строй восьми-, девятиэтажных зданий, занятых до половины магазинами и конторами, да еще кое-где на прилегающих улицах. Вообще для Белграда не характерны ни пышность фасадов, ни надменность богатых мраморных подъездов, ни ряды грузных доходных домов с трафаретной лепкой, с дворами-колодцами.

Приобрести все это, столь обычное для столиц Запада, Белград не успел. Ведь Сербия только во второй половине XIX века освободилась от турок. И позже, при королях, строили мало. Что запоминается из построек Белграда королевского? Изящное, не очень большое здание парламента — ныне Народной Скупщины — с колонным портиком и высоким, легким куполом да ажурная, тоже без тяжеловесных излишеств колоннада Исполнительного вече Сербии. Что еще? Над Теразией мачтой торчит узкий тринадцатиэтажный дом — творение тридцатых годов нашего века. Это здание вряд ли очень украсило город…

Мне как-то довелось прочесть очерки корреспондента русской газеты, побывавшего в Белграде незадолго до первой мировой войны. Он увидел город, полный бедняков и полицейских. Сломя голову носился в своем автомобиле, сбивая пешеходов, наследник престола. Потомки князей-повстанцев прославились самодурством и дикостью. Тот же наследник забил до смерти своего слугу, подавшего его высочеству не ту одежду. Папаша король заявил в оправдание представителям прессы: «Мы, Карагеоргиевичи, страшно вспыльчивы. Это у нас фамильное…»