Владимир Дружинин - Без переводчика

Откуда оно, это тепло?

Кажется, чья-то улыбка согрела тебя. Ну конечно! Только не одна, а много… Я унес их с собой из вагона, полного друзей. Вспомнился студент, его сумка на ремне, из которой торчал какой-то непонятный мне инструмент — что-то для геодезических измерений…

Он рассказал много интересного, этот молодой болгарин. Блокнот, начатый вчера, я исписал до конца. От Дуная к Софии строится вторая железная дорога, в горах пробивают туннель длиной семь километров.

«Искыр, приток Д., каск., плотины…»

О, эти записи в пути прыгающим и вдобавок еще стершимся карандашом! Сколько мучений с ними потом! Исписанный блокнот, лежащий сейчас на столе, самодовольный, пухлый, изъясняется со мной словно сквозь зубы, невнятно.

«Каск. гидрост.»…

На дне пропасти злился Искыр, бешеный приток Дуная, знаменитый ныне Искыр: ведь на нем с помощью советских инженеров построен целый каскад гидростанций. Высоченные плотины, перегородившие ущелье…

Присесть к столу невероятно трудно: нестерпимо тянет в город. Но я все-таки расшифровываю, выправляю лохматые записи. Пожалуй, прибавлю фразу, одну-единственную:

«Ой, братушки с нами ехали!»

Это сказала милая девочка-подросток с косичками на перроне Софийского вокзала. Сказала громко, так что прохожие обернулись на нее. И смутилась… Я посмотрел назад: из нашего поезда вышли и нерешительно сбились стайкой советские туристы. Они, верно, и не расслышали, зато этот чудесный привет целиком достался мне.

Я встаю. Точнее, вскакиваю, как бы подкинутый пружиной. Я во власти неумолимой силы, пока еще не измеренной учеными. Это жажда новизны. Она буквально выкидывает меня из номера, гонит вниз по лестнице.

Площадь залита солнцем. На ней толчея трамваев, машин, потоки прохожих, киоски. Тут есть и очень знакомое, и непривычное. Направо многоэтажный универмаг, он словно явился сюда в гости из Москвы. По стилю он родной брат отеля «Балкан», из которого я вышел. За универмагом мечеть.

Я пересекаю площадь, иду мимо киосков, торгующих орехами в меду и рахат-лукумом, мимо тележек с семечками тыквы и подсолнуха.

Меня ждет открытие. На перекрестке торчит столбик с пучком голубых дощечек-указателей. Я убеждаюсь, что они могут быть интересны не только для водителей. На одной из дощечек надпись: «ЦАРЬГРАД 563 км».

Не Стамбул, а именно Царьград, как в летописи Нестора, сообщавшего про князя Олега: «…повеси щит свой в вратах, показуя победу, пойде от Царяграда».

Так писал Нестор, пользуясь грамотой, составленной Кириллом и Мефодием, и литературным языком, тоже пришедшим к нам из Болгарии.

Меня отбросило на много веков назад. Указатель напомнил мне, что я нахожусь на земле древнейшего славянского государства.

Кстати, совсем недалеко каменный современник византийского Царьграда — храм святой Софии. Возраст, внушающий трепетное уважение! Сооружали храм каменщики фракийцы в VI веке по велению императора Юстиниана, который очень любил отдыхать здесь, в городе Сердике, известном своими садами, минеральными источниками и мягким, нежарким климатом. Когда на Балканах расселились славяне и дали городу другое название — Средец, храм был уже столетним, а во времена киевского князя Олега — двухсотлетним. Впоследствии храм и дал имя городу.

Вернувшись на центральную площадь, я обратил внимание на странное здание, до крыши врытое в землю. Славянская вязь вилась над входом. Не памятник ли прошлого скрыт под железной крышей?

Путеводитель часто бывает досадно лаконичен, но на мое счастье тут остановилась экскурсия. Притихшие черноволосые, большеглазые ребятишки косячком жались к учительнице — рослой девице с ярким румянцем во всю щеку. Слушать стремительную речь болгар труднее, чем читать по-болгарски, но, к счастью, девица говорила медленно.

— Днес… брзо… град…

Таких древних слов в болгарском языке много, и девушка словно декламировала летопись.

Оказалось, что строение это — старинная церковь, кусочек той Софии, что хирела и нищала в турецкой неволе. Никакое здание не смело превышать мечеть. А болгарское тем более. Оно должно было быть как можно ниже…

Вслед за ребятами я иду к мечети Буюк-Джамия. Будто окаменевший турецкий часовой, чернеет в центре современного города эта мечеть с острым как штык минаретом. Это один из немногих памятников пятивекового султанского гнета. Глаза учительницы вспыхнули. Турецкое иго — бедствие не очень давнее. Ведь пало оно, добитое русскими воинами, меньше ста лет назад — при дедах…

Гнет Стамбула всюду означал дикий разгул крепостников и палачей. А Болгарию, одну из ближайших провинций Оттоманской Порты, разоряли с особой методичностью, без передышки. Богатым, кипучим городом была София до нашествия турок, и полководец Лала Шахин с восторгом доносил о ней султану: «Промысловых заведений и ремесленных мастерских в Софии много, они вырабатывают толстые и тонкие шерстяные и хлопчатобумажные ткани… Торговля в городе достаточно развита, во все стороны от него вьются дороги, по которым снуют путешественники-торговцы, торговые караваны с разными товарами и изделиями, которые производят в Софии…»

А пять веков спустя русские воины, вступившие в Софию, встретили жалкое захолустье. Лабиринт кривых, непролазных улочек, глиняные домики, низкие воротца, такие низкие, чтобы турок не мог ввести во двор коня. Был 1878 год, но София еще не знала ни железной дороги, ни газового освещения, ни фабрик, ни мостовых.

…Гулко раздается голос учительницы болгарки под сводом галереи мечети Буюк-Джамия. От волнения она говорит теперь быстрее, и я улавливаю лишь последнюю фразу: «Братските руски войска».

Я мысленно досказываю: «… четы, то есть отряды народных мстителей, получили мощного союзника. Они покидали горные гнезда, выходили навстречу русским братьям, вливались в болгарское ополчение».

Стоя у старой мечети, в бурлящем центре Софии, я думаю о том, какой могучий запас ненависти к врагу, любви к свободе накапливался здесь в течение пяти веков иноземного ига.

В честь России-освободительницы в центре Софии поставлен памятник. Издали видишь только конную статую Александра Второго. Невольно спрашиваешь себя, почему так лишена движения и жизни эта фигура. Как вкопанный стоит конь, понурый, чуть опустив голову. Тяжело вдавился в седло монарх.

Но подойдите ближе — и вы почувствуете в памятнике и движение, и страсть. В яростную атаку устремлены бронзовые воины по бокам постамента. Тут и русский солдат, и болгарин-ополченец. Как же далек от них — героев дунайской переправы, героев Шипки и Плевны — и как равнодушен всадник наверху!