Вольфганг Акунов - Война за пряности. Жизнь и деяния Афонсу Албукерки, рыцаря Ордена Сантьягу

Известие о печальной судьбе Кургата молниеносно распространилось по всему Оманскому побережью. И потому Мушкат, или Мускат [43](Маскат) затрепетал при виде эскадры «неверных», входящий в его подковообразную гавань.

Мускат, с его зеленеющими холмами, поросшими пальмами, ухоженными плодовыми садами и желтеющими просяными полями, был, пожалуй, самым живописным городом на этом опаленном солнцем побережье. К тому же он превосходно подходил под военно-морскую базу португальского флота. Все это укрепило Албукерки в намерении непременно овладеть Мускатом. Город не испытывал недостатка в защитниках, но их предводителя (бывшего раба царя [44]Ормуза), по уверению хрониста, охватил непреодолимый страх, и он, чтобы умилостивить грозного иноземного завоевателя, прислал ему богатые дары.

«Никакие дары не помешают мне отсечь ему голову, если мы с ним не договоримся» — грозно заявил Албукерки посланцам бывшего ормузского дворцового раба. Услышав, что ему грозит, этот бывший раб сразу же согласился выполнить все требования дома Афонсу — платить ежегодную дань королю Португалии и снабдить эскадру всевозможными припасами, доставляемыми притом на мускатских судах.

Тем временем с высоких песчаных холмов, господствовавших над побережьем, за Мускатом внимательно следили тысячи глаз воинственных бедуинов — бедави, «сынов пустыни», сохранивших свой первозданный быт, не испорченных благами городской культуры и цивилизации. Предводитель этих исконных, истинных арабов, встретившись, с правителем Муската, принялся срамить, стыдить и укорять его за малодушие. Не стыдно ли тому, наместнику ормузского владыки, без боя отдавать вверенный ему порт и город во власть пришельцев? Да и сколько сил может быть у неверных? Если считать по сто человек на корабль — а кораблей у них всего шесть —, значит, человек шестьсот, ну пусть даже семьсот, но уж никак не больше. Гарнизон Муската же насчитывает две тысячи отборных воинов, если же прибавить к ним две тысячи всадников-бедуинов за его стенами, то — Аллах и его пророк свидетели! — «кафирам» мало не покажется!

Бывший ормузский раб, вознесенный милостью господина «из грязи в князи», но оказавшийся явно не на высоте своего положения, терзался страхами и сомнениями, не в силах ни на что решиться. Но жители Муската согласились с доводами шейха бедуинов. И потому на следующий день ни одна лодка с провиантом не отчалила от берега в направлении стоявшей на якоре португальской эскадры. А вскоре из города донеслись крики радости его жителей, приветствовавших вступление в Мускат вспомогательных отрядов бедуинов.

Албукерки заверил своих капитанов в том, что ему искренне жаль губить этот красивый, полный всякого добра и вообще полезный во всех отношениях город, но. всякое сопротивление должно влечь за собой немедленную и беспощадную кару. Или, может быть, они, капитаны, иного мнения на этот счет? Гордые фидалгу, не скрывая своего недовольства, ответили на вопрос дома Афонсу, что их мнение вряд ли имеет значение, коль скоро решение уже принято их начальником и предводителем.

Португальцы напали на город с наступлением рассвета. Нападение застало защитников Муската врасплох, и потому возведенные ими на берегу баррикады были преодолены атакующими почти мгновенно. Да что там баррикады! Даже городская стена не смогла сдержать напора португальцев. Однако, городские улочки оказались слишком узкими и тесными для правильного, упорядоченного, регулярного боя, тем не менее, глазомер, быстрота и натиск («суворовская триада») португальских «чудо-богатырей» помогли им добиться победы на всех направлениях штурма. «Сыны пустыни» показали спину, обратились вспять и предпочли искать спасения вне стен Муската, на родных просторах. Мускат же разделил судьбу Кургата…

Больно писать, но дело здесь, как и в других местах, не обошлось без разрушенья португальцами мечети. На этот раз они проявили так много религиозного пыла и рвения, что купол и стены мечети обрушились на головы разрушителей. Стоявшие наружи сочли благочестивых разрушителей погибшими, но. ко всеобщим удивлению и радости, те, один за другим, выползли из- под развалин, целые и невредимые. Это было сочтено чудом Божиим, вселившим радость во всех его очевидцев, и побудивших хрониста экспедиции записать на пергамене следующее: «Очевидно, наш Господь Бог пожелал дать зримое знамение своего благоволения по поводу уничтожения этого проклятого капища».

Уверенная отныне в пребывании с ней и на ней Божьего благоволения, эскадра под знаменем креста бедных соратников Христа и Храма направилась вдоль оцепеневшего от ужаса Оманского побережья, к сильно укрепленному Сохату [45], и снова отчет Албукерки о происшедших там событиях вместился в краткую фразу: «Они не осмелились вступить с нами в бой и сдались». Хронисты же расцветили эту лаконичную фразу (вполне в стиле цезаревского «Veni, vidi, vici» — «Пришел, увидел, победил») целым рядом любопытных и примечательных подробностей.

Вначале комендант арабской крепости Сохат явился на борт «Сирни» и облек свое решение подчиниться португальцам в красивые слова: «Мне известно, что португальцы уступают нам в численности, но, очевидно, на то воля Аллаха, чтобы они завоевали нас, и потому сопротивление было бы равнозначно безумию. Кургат и Мускат дали пример неосмотрительности; Сохат же, подчиняясь непреодолимому, желает избегнуть их участи».

«Кто следует велению Небес, тот поступает мудро» — ответил Албукерки, с насмешливыми искорками во взоре. После чего он от имени своего короля вступил во власть над городом, наложив на него, в обмен на привилегию стать португальским, ежегодную дань.

Впрочем, дом Афонсу не преминул оказать новому приобретению лузитанской короны всяческий почет. Португальская депутация, сошедшая на берег, в торжественной обстановке вручила местным вельможам богато расшитое знамя с гербом короля Португалии. При этом, на радость толп простолюдинов, целыми горстями разбрасывалась мелкая монета. А когда знамя было поднято на главной башне крепости Сохата, корабли португальской эскадры салютовали знамени короля из всех орудий.

С величественным видом, как бы оказывая величайшую милость коменданту крепости, Албукерки позволил ему, отныне — верному вассалу португальского престола — остаться на прежней должности и выполнять свои прежние обязанности. К чему «мавру» было знать, что немногочисленная португальская рать все равно не смогла бы выделить из своих рядов контингент, способный заменить прежний арабский гарнизон. Но тут комендант затронул непростой вопрос. Кто теперь будет, вместо правителя Ормуза, платить жалованье его, коменданта, наемникам, которые без жалованья, вне всякого сомненья, разбегутся?