Бенгт Даниельссон - Бумеранг

Родственники и поклонники Наматжиры тотчас ожили. Одни разожгли костер, чтобы жарить мясо, другие расстелили газеты и разложили на них хлеб, сыр, колбасу, фрукты. И вот они уже уписывают за обе щеки.

— А где остальные художники? — спросил я, жуя большой кусок мяса, которым меня угостил хозяин.

— Где-нибудь в пустыне, пишут.

Управившись после долгих усилий со своим куском, я задал вопрос, над которым уже давно ломал голову: почему Наматжира, зарабатывая такие деньги, не построит себе настоящий дом — вроде того, в котором жил в Германсбурге? (Я видел там его бывший дом — очень уютный и чистый.)

— Хотел я купить себе дом в Алис-Спрингсе, — ответил он. — Но там запрещено жить чистокровным аборигенам. Баттерби обещал выхлопотать особое разрешение, однако только для меня, а для моих родственников нет. Я отказался. Лучше жить со своими в пустыне, чем одному в городе. И вообще, по-моему, нам лучше всего жить так, как мы сейчас живем.

Когда я прощался с ним, большинство его друзей сморил сон, а сам художник уже делал набросок нового пейзажа. Он выбрал огромный лист бумаги, видимо, решил устроить настоящий пир для своих родичей и друзей.

Постоянный спрос на акварели Наматжиры и других художников племени аранда объясняется, прежде всего, тем, что на них смотрят, как на бумеранги, колдовские палочки, каменные топоры и прочие сувениры. Странно только, что произведения искусства, за которые горожане охотно платят большие деньги, по своему стилю чисто европейские. Многие австралийские племена развили собственное искусство, особенно известна пещерная живопись района Кимберли. Она по исполнению сильно напоминает южнофранцузскую и испанскую пещерную живопись и высоко оценена искусствоведами. На северном побережье в старину было также много мастеров расписывать кору; до сих пор в отдаленных резервациях можно встретить стариков, которые не забыли эту традицию. Однако стилизованные и символические картины на коре не были известны в центре Австралии, где обитало племя аранда. Когда Наматжира начал писать, он знал только акварели Баттерби. Со временем у него выработался свой стиль, но все-таки он идет по стопам учителя. Баттерби всячески старался убедить других художников аранда не подражать ему, и многие из них постепенно развили совершенно самостоятельную манеру. Тем более что за такие произведения им платят лучше.

Баттерби давно уже живет в Алис-Спрингсе. Он охотно показал мне свою уникальную коллекцию произведений художников из Германсбурга. У него очень высокое мнение о таланте Наматжиры. Большинство критиков и искусствоведов согласны с ним, сожалеют только, что Альберт Наматжира занимается массовой продукцией, вместо того чтобы совершенствоваться.

Возникает вопрос: почему семнадцать из двухсот взрослых аборигенов, жителей Германсбурга, смогли стать вровень с Наматжирой и даже превзойти его в живописи? Вряд ли можно утверждать, что коренные жители Австралии — более одаренные художники, чем представители других рас. Это противоречит науке и всем проведенным опытам. Скорее всего число способных людей пропорционально одинаково во всех расах, но иногда стечение обстоятельств помогает всем одаренным развить свой талант. Так было в Керрслапе, так случилось в Германсбурге, когда Наматжира своим замечательным примером показал другим путь к успеху и богатству [32] Уже после того как была написана эта книга, из Австралии пришла весть о безвременной смерти Альберта Наматжиры. Выдающийся художник-абориген из племени аренда пал жертвой расовой дискриминации, от которой его не спасли ни предоставленные ему по законодательству 1957 г. гражданские права, ни полученное им еще ранее звание академика живописи. Осенью 1958 г. Наматжира — уже полноправный гражданин своей страны и художник с мировым именем — угостил родственника вином. Тем самым он нарушил закон, запрещающий продавать или давать аборигенам алкогольные напитки, и был осужден на 6 месяцев тюрьмы! По всей Австралии прокатилась волна протеста. Под давлением прогрессивной общественности власти сначала уменьшили срок заключения до трех месяцев, а затем заменили тюрьму принудительным пребыванием в резервации. Но черное дело было сделано: суд, явная несправедливость, травля расистов сломили художника — через 2,5 месяца после отбытия «наказания», 8 августа 1959 г., Альберт Наматжира скончался. .

Но вот что особенно поучительно: когда аборигены Северной Территории впервые получили возможность хотя бы материально сравняться с белыми, они предпочли вернуться к старине, к вольному образу жизни своих предков-кочевников. С той лишь разницей, что они стали моторизованными кочевниками [33] Аборигены стали, как пишет Б. Даниельссон, «моторизованными кочевниками», конечно, не из-за особой приверженности «к вольному образу жизни своих предков-кочевников», а потому, что расовая дискриминация и узаконенное бесправие не позволяют им занять достойное место в австралийском обществе. .

тобы завершить наше долгое путешествие во времени и пространстве, оставалось вернуться на восточное побережье, в нынешний век. Для этого было два пути. Либо ехать обратно в Алис-Спрингс и добиваться места на афганском экспрессе, либо рискнуть прокатиться по шоссе, соединяющему Северную Территорию с Брисбеном в приморской части Квинсленда. Почему-то мы все трое испытывали отвращение к экспрессу, и нам не хотелось торчать в ожидании билетов в Алис-Спрингсе. Единодушно решили испытать дорогу через Квинсленд.

От Дарвина до Брисбена три тысячи шестьсот километров, но первые тысяча шестьсот в счет не шли, эта часть дороги асфальтирована. Остальные две тысячи километров называются на всех картах Грейт-Вестерк-хайвей (Большая Западная магистраль). Но мы уже знали, что так называемые магистрали подчас не лучше скотогонной тропы, и не строили себе никаких иллюзий. Наученные опытом, решили также, что нет смысла пытаться заранее получить какие-нибудь сведения о дороге. Поедем, там будет видно. Главное, держать прямой курс (компас поможет), и рано или поздно окажемся на побережье.

Возле Теннантс-Крика, на полпути между Дарвином и Алис-Спрингсом, мы свернули с первого из двух шоссе Северной Территории на второе, тоже построенное во время войны для стратегических целей. Я говорил, что шоссе север — юг очень пустынное, но оно не шло ни в какое сравнение с магистралью запад — восток. Здесь на протяжении четырехсот тридцати пяти километров мы увидели только два дома и не встретили ни одной автомашины. В конце этого отрезка мы сразу поняли, в чем дело. Шоссе просто-напросто обрывалось у Маунт-Айсы, важнейшего рудника всего Квинсленда. Сколько мы ни искали, нигде не было видно продолжения. Дежурный полицейского участка, в который мы зашли, любезно отложил в сторону американский комикс и разъяснил нам, что строители почему-то не удосужились довести шоссе до того места, куда подходит магистраль с побережья. Вот и получился небольшой разрыв в сто тридцать километров между Маунт-Айсой и Клонкарри. «Уже давно» собираются что-нибудь предпринять, но, по мнению дежурного, спешить с этим делом незачем, ведь есть постоянное железнодорожное сообщение с Клонкарри. Мол, следуйте примеру других автомобилистов, погрузитесь на поезд. Мы неохотно поехали на станцию, где молодой парень радостно сообщил нам, что все товарные платформы заняты. Впрочем, когда мы отыскали на запасном пути пустой товарный вагон, парень без всяких возражений разрешил нам занять его.