Фрэнк Шрейдер - Ля Тортуга. От Аляски до Огненной Земли

Перед отъездом из Лимы я осмотрел машину, заправил ее и поставил в карбюраторе жиклеры для больших высот. «Черепаха» никогда еще не поднималась выше двенадцати тысяч футов, и я не знал, как она будет себя вести на высоте, где пилотам рекомендуют пользоваться кислородными приборами. Вначале, пока извилистая дорога шла по долине реки Римака, подъем был постепенный, но потом он стал ощущаться все сильнее и сильнее. Нас окружали голые утесы. У Инфьернилло, или Малого Ада, края разверзнувшейся бездны соединены подвесными мостиками, а дорога идет зигзагами и трижды пересекает саму себя. Шестидесятисильный мотор «Черепахи» все медленнее и медленнее тащил ее вверх, ведь она весила более пяти тысяч фунтов. Приходилось то и дело включать первую скорость. На гребне горы, на высоте пятнадцать тысяч шестьсот шестьдесят пять футов над уровнем моря, двигатель облегченно кашлянул, и мы остановились, чтобы дать ему остыть. Наших лиц коснулось несколько снежинок, но они быстро растаяли, чтобы слиться с реками, текущими отсюда в Атлантический и Тихий океаны.

Большую часть нашего дальнейшего пути в Куско, почти шестьсот миль, мы ехали на высоте более десяти тысяч футов через Альтиплано, где мрачные холмистые равнины перемежались с беспорядочными нагромождениями скал. При нашем приближении робкие лохматые дикие пони и еще более дикие ламы пугливо удирали вскачь по кочкам, поросшим жесткой травой. Местами еще виднелись следы дорожной сети инков; по этим дорогам их армия могла доходить из Куско на север, до Кито, и далеко на юг, до самого центра Аргентины. С тех пор прошло уже более пятисот лет, но дорога инков в иных местах выглядела лучше, чем некоторые участки Панамериканской магистрали. Но больше всего меня позабавило то, что в древности гонцы бегали быстрее, чем мы сейчас ехали на своем автомобиле. Сменяя друг друга через короткие расстояния, они несли своим повелителям-инкам свежие новости, рыбу и деликатесы из отдаленных уголков империи, ухитряясь делать до ста пятидесяти миль в день. Мы же в среднем по этой пересеченной местности проезжали менее ста миль в день.

Одной из причин такого медленного продвижения было то, что «Черепаха» плохо шла на больших высотах. Но очень задерживали также и ламы. Нас настолько интересовали эти отдаленные родственники верблюдов, что мы просто не могли проехать мимо и останавливались буквально возле каждого животного. На редкость красивы эти ламы! На шее — яркое ожерелье, а на ушах — кисточки, точно из цветной развевающейся ленты, и очень высокомерный взгляд прямо нам в глаза. Лама считается вьючным животным, но носит на спине свои крошечные свертки с таким снисходительным видом, движется такими мелкими шажками, а хвостик так гордо торчит кверху, точно турнюр на мягких линиях ее крупа! Тщеславие — имя твое, о лама!

Когда мы приехали в Уанкайо, воскресный утренний базар был уже в полном разгаре. Наш путь лежал по главной улице, часть которой была перегорожена: тут торговали индейцы, и на протяжении десяти кварталов все было буквально заставлено маленькими палатками из полосатой красного с белым ткани. Мы поставили «Черепаху» в переулке и смешались с толпой, но тут в суматохе я потерял Элен. Когда я нашел жену минут через двадцать, глаза ее сияли. Я понял, что с ней снова произошло нечто необыкновенное.

— Ну, успокойся, сделай глубокий вдох и рассказывай. Что произошло?

— Я нашла человека, он набьет нам матрасы. Он сказал, что может кончить их сегодня же.

Это и вправду была отличная новость. В тот день мы все равно не могли бы никуда выехать, ибо к югу от Уанкайо на протяжении ста пятидесяти миль тянется одна-единственная узкая дорога и движение по ней идет поочередно в обе стороны, меняясь каждый день. День нашего направления был понедельник. Мы с Элен вместе пошли окончательно договориться о матрасах. За сумму, равную десяти долларам, ремесленник-индеец согласился сделать два матраса нужной величины. Он показал нам и материал — яркий розовый тик для верха и серо-черное растительное волокно для набивки. Волокно было упругое и жестковатое, как недоваренные макароны, но все-таки мягче, чем доски топчанов, к которым мы уже почти привыкли.

В одном отношении базар в Уанкайо показался нам необыкновенным. Он был на редкость тихий и спокойный. Особенно та его часть, где продавали шляпы. Элен, ничуть не смущаясь тем, что в своих выцветших шортах она выглядит отнюдь не модной дамой, заинтересовалась фасонами шляп в Уанкайо не менее живо, чем две стоявшие рядом с ней босоногие индейские модницы. В своих широких юбках цвета подсолнуха вперемежку с пунцовым и шелковых блузках — явно разряженные в пух и прах — они выбирали шляпы так же напряженно и сосредоточенно, как любая светская дама на Пятой Авеню. И точно так же, как эта дама, никак не могли решить, на какой из сотен шляп остановить свой выбор. Они примеряли их все подряд: старинные, точно с полотен Ренуара, с лентами из тафты, котелки с мелкими донышками, соломенные береты цвета бледного золота — и тщательно следили за тем, чтобы шляпы хорошо сидели на голове, и это было особенно смешно, потому что они вообще никак не могли сидеть. И в конце концов, точно так же как многие светские дамы с Пятой Авеню, они ушли, так ничего и не купив.

Всю ночь мы пытались обмять наши новые матрасы, чтобы на них удобно было лежать, а с рассветом отправились в путь: нужно было проехать сто пятьдесят миль до Аякучо еще до наступления сумерек. Дорога не зря была сделана односторонней. Это был опаснейший выступ, выбитый на склоне глубокого ущелья, и извивался он высоко над рекой Мантаро — молочно-бирюзовой полоской клокочущей пены в котловине многоцветных скал. Спускаясь в зеленые долины, устало взбираясь на высоты, где парят орлы, «Черепаха» ползла по направлению к Куско через Аякучо, Андауайлас и Абанкай — города, расставленные вдоль центральной магистрали так же пунктуально, как гостиницы древних инков.

В стороне от главного шоссе расположился город Писак. Как почти всякая деревня, он шесть дней спал, а на седьмой, в воскресенье, зашевелился и стал готовиться к воскресному утреннему базару. По извилистой грунтовой дороге сплошной вереницей шли индейцы; те, кто побогаче, везли свой товар на осликах или ламах, но по большей части дело обходилось без вьючных животных. В нескольких милях от Писака мы нагнали индейца, который тащил не более и не менее как жезл с серебряным набалдашником. На голове у него красовалась красная шляпа, напоминавшая покрытую войлоком салатницу. На нем был традиционный плащ с яркими полосами, а черные штаны до колен с разрезами длиной в несколько дюймов с каждой стороны напоминали одежду индейцев из города Касальтенанго в Гватемале. Мы поняли, что это вождь племени, и спросили, не хочет ли он прокатиться с нами до Писана.