Альберто Васкес-Фигероа - Путешествие на край света: Галапагосы

Мы с Мишелем удивленно переглянулись.

— Какая-то ерунда, — заключил я. — А почему он не возвращается к себе на родину?

— Не хочет, — ответила Кандида. — А потом, ему не на что… Поняли? Второй раз приехал сюда без гроша в кармане. А это лишь означает, что деньги ему были не нужны. Он рассчитывал на сокровища.

— Так то лишь предположения… Да и все остальное — сплошные домыслы. Он больше похож на бедолагу, у которого «не все дома». Само по себе, ринуться в такую авантюру, как поиски пиратских сокровищ, подходит только для полоумных. Нет ни одного исторического доказательства, что такое сокровище существует.

— А тогда, может, скажете, зачем он вернулся? — поинтересовалась Кандида, с видом человека, чьи аргументы опровергнуть невозможно. — Убийцы всегда возвращаются на место преступления, — заключила он, словно выучила это наизусть, выслушивая рассуждения других людей.

— Так… и я тоже приехал… без денег… — растеряно пробормотал Мишель. — А никого не убивал, да и золото не ищу… Ищу только покой и мир.

— Но он-то не ищет ни покоя, ни мира! Внутри него война и все, что он хочет — это чтобы его отвезли на Сан-Сальвадор, необитаемый остров, где нет воды. Знаете? Как-то, несколько лет назад, он украл лодку с веслами и вышел в море… Его нашли умирающим: он не взял с собой ни воды, ни еды, ничего. Можете представить себе такое? Попытался дойти туда на веслах, при таком-то течении в канале. Оно бы затащило его на Марчену.

— Еще одна причина, на основании которой его можно считать помешанным… Надо бы отправить его на родину… В больницу…

— Тюрьма — вот где ему место, — решительно заявила Кандида. — И ли на виселице.

Закончив завтракать, мы, не сговариваясь, пошли в направлении, куда удалился тот Гарольд. По пути спросили одну женщину, что шила, сидя на пороге своего дома: не видела ли она такого-то человека? Та в ответ небрежно махнула рукой в сторону дороги, уходящей в глубь острова.

— Туда он пошел. К горам.

— Случайно не знаете где его можно найти?

— Нет. Его логово где-то там, очень далеко. Иногда он месяцами не появляется здесь… Вы его друзья?

Но не получив ответа, добавила:

— Он, словно животное, как вонючее животное. Я всегда сижу здесь и иногда вижу, как он идет мимо, и мне становится жаль его. Он сильно страдает за свои преступления.

— А если он невиновен? — спросил Мишель.

— В этом случае только Господь сможет простить нас, — ответила женщина.

Но, увидев, что мы собираемся выйти на дорогу, остановила нас жестом.

— Не надо, не ходите. Бесполезно. Он ходит так быстро, словно волк, и уже ушел далеко. К тому же, он, как никто другой, знает остров, и если вы захотите найти его там, то понадобятся годы.

Мы вернулись в дом Джимми. Мишель пообещал, что разузнает побольше о том несчастном, но так и не смог это исполнить. Когда, во время следующих моих путешествий на острова, я спросил про некоего Гарольда, то никто ничего не смог сказать. Уже много, очень много времени он не спускался со своих гор. Может быть, так и умер в одной из пещер, что служила ему убежищем, а может быть, придумал, наконец, как добраться до своего острова.

Этим же вечером я отвел Мишеля к Агренмейеру, чтобы они пообщались и чтобы Карл поделился своим опытом как обустроить жизнь на островах. Они начали беседу на французском, вскоре перешли на немецкий, что больше устраивал обоих, ну а я, поскольку не понимал ни слова, остался в стороне и пошел кормить игуан. Меня удивило, что они собирались вокруг меня, стоило их позвать, будто цыплята, как это делал Карл, приговаривая «кучи-кучи-кучи». Приближались они ко мне с меньшей осторожностью, чем в прошлый день, поскольку мы были уже знакомы. Потом я понаблюдал за огромными красными крабами, обитающими на этих островах, а чуть позже одновременно прилетели пеликан и олуша и принялись ловить рыбу напротив того места, где я стоял, словно бы соревновались, кто больше поймает, и одновременно демонстрировали перед человеком разные способы лова.

Олуши, как и бакланы, и пеликаны — основные пернатые обитатели тихоокеанского побережья, и водятся в таком количестве, что по некоторым расчетам, те птицы, которые живут вдоль побережья южноамериканского континента, ежегодно потребляют до пяти миллионов тонн рыбы, преимущественно анчоусов. Но Течение Гумбольдта настолько богато жизнью, что подобное количество почти не ощущается. Человека же это устраивает, поскольку из каждых пятнадцати килограммов рыбы получается один килограмм «гуано» — самого лучшего природного удобрения. Каждая из птиц может «производить» от десяти до пятнадцати килограмм «гуано» в год, но если учесть тот факт, что птичьи колонии на островах вдоль перуанского побережья могут насчитывать миллионы особей, то можно представить фантастические размеры того богатства. В год Перу экспортирует более трехсот тысяч тонн этих экскрементов на сумму в несколько миллионов долларов.

А сейчас олуша и пеликан сосредоточенно занимались первой фазой производства «гуано»: ловили и глотали рыбу одну за другой. Но техника их лова весьма различалась. Олуша, с продолговатым телом, необыкновенно ловкая, с длинным клювом, летала кругами на высоте метров в тридцать над поверхностью воды и, неожиданно сорвавшись вниз, падала с самоубийственной скоростью, и ныряла, подобно стреле, почти без всплеска, вытянувшись в струнку, сложив крылья, все движения ее отличались необыкновенной элегантностью и красотой, как у олимпийского прыгуна.

Пеликан же, большой, тяжелый, неуклюжий, летал над самой поверхностью, почти без усилий, и, как могло показаться, почти без всякого желания, вдруг падал, размахивая крыльями, кружился над водой, продолжая быстро махать крыльями, как будто получил заряд дроби. Потом тяжело шлепался на поверхность моря, вспенивая воду и поднимая вокруг фонтан брызг, от чего создавалось впечатление, что он вовсе не добывал еду, а лишь развлекал зрителей. Но редкий случай, когда первый не взмывал в воздух с рыбкой в клюве, а второй не заполнял свой большой кожаный мешок. Наконец, олуша полетела прочь, продолжая по дороге ловить рыбу, а пеликан уселся на камнях в нескольких метрах от того места, где я стоял, и принялся приводить в порядок свое оперение, не обращая на меня никакого внимания, с отсутствующим видом, словно старик, погруженный в свои воспоминания.

Наступал вечер. Солнце клонилось к горизонту, и я подумал, что отсюда и на запад нет ничего, кроме безбрежного моря, безграничного водного пространства — мили и мили океана. Вдоль линии Экватора, проходящей через Галапагосы и до самых берегов архипелага Гилберта, нет ничего, кроме воды, а это не много ни мало, девяносто градусов, четверть всей планеты, покрытой соленой водой.