И Кучумов - Англичане едут по России. Путевые записки британских путешественников XIX века

– Сколько Вам должны за ремонт поврежденного в дороге груза?

– Сто двадцать рублей (двенадцать фунтов стерлингов. – Д. Б.), – ответил караванщик.

– Вы, очевидно, новичок в этих делах?

– Да, это мой первый караван.

– Тогда вот что я Вам скажу. Вы должны указать все свои расходы, но увеличить оплату каждому начальнику во сто крат, и везде обозначить непредвиденные затраты.

Это напоминало старую сказку о жадном хозяине, у которого человек попросил провизию. «Сколько тебе надо?» – спросил хозяин. «Сто мер масла», – сказал человек. «Дам только пятьдесят. А тебе чего?» – поинтересовался хозяин у другого просителя. «Сто мер пшеницы», – ответил тот и получил лишь восемьдесят.

Но в случае с караванщиком все было наоборот. Он переписал прошение, добавив в него пять тысяч рублей.

– Вот теперь хорошо, – похвалил его доброжелатель. Молодой караванщик подал этот исправленный вариант в инстанцию и получил приглашение посетить ее завтра. Со страхом и трепеща вошел он в кабинет главы департамента. Чиновник встретил его так, как будто видел впервые, похвалил гостя за усердие и экономию казенных средств. Была ли в этих словах ирония, или нет, неизвестно, но он пригласил уральца заглянуть к нему на следующий день. Караванщик решил, что ему опять откажут, но когда вновь пришел в учреждение, то узнал, что его документы приняты, и свои деньги он вскоре получит. Затем, следуя рекомендациям своего нового приятеля, он передал долго отказывавшему ему чиновнику конверт с теми самыми пятью тысячами рублей, а взамен получил от него пятьсот рублей – свою долю в этой афере. «Так, – подвел итог тесть моего информатора, – я приобщился к таинству государственной службы».

Вам может показаться, что Урал – это царство беззакония, где воры сидят на ворах и ворами же погоняют. На самом деле такова вся Россия, в ней грешат не только служащие лесного ведомства, но и губернаторы, судьи, генералы и чиновники. Однако мне известно в лесном ведомстве и немало честных людей, которые, обладая благородством, умом и высокими моральными принципами, возмущаются такими фактами и просят меня: «Сделайте их, пожалуйста, достоянием всех, правда все равно всплывет, научные методы лесоводства позволят сохранить древесину и дрова еще на несколько лет, и чем раньше общественность узнает о наших проблемах, тем будет лучше для нее».

Думаю, что ученые– лесоводы в других странах должны знать о ситуации с лесами в России. Нечто подобное было во Франции до принятия в 1669 г. «Ордонанса о водах и лесах» [620]и в Англии полвека назад. Действия русских инженеров, задним числом дающих разрешение эксплуатировать паровые машины, напоминают, как мы видели, то, что еще недавно бытовало в Шотландии.

Ранее считавшаяся очень далекой, находившаяся чуть ли не краю света Сибирь ныне благодаря использованию энергии пара перестала быть для путешественника царством за тридевять земель.

В Екатеринбурге имеется знаменитый в округе монастырь. Мой друг рассказал о его посещении следующее: «В России множество людей (монахи, монахини, чиновники и т. д.) не задействованы ни в каком производстве. Говорят, что в монастырях живут восемь-девять миллионов монахов, но, скорее всего, их намного больше. Однако если бы все монастыри были такими, как в Екатеринбурге, это заслуживало бы одобрения и похвалы. Когда недавно я был в Екатеринбурге, мне сказали, что у меня есть возможность нанести визит вежливости настоятельнице женского монастыря [621]. На Пасху я воспользовался этим приглашением и вскоре оказался в большом, светлом и хорошо обставленном, но скромном помещении. От него веяло холодом. Двери, стены, шторы, скатерти, чехлы на стульях – все было белым, как снег, пологи отсутствовали, а ковров было мало. Однако вскоре я понял, что радоваться жизни и веселиться могут даже в монастыре: одна молоденькая задорная монашка носилась по комнатам и пела, но, увидев меня, немедленно замолчала, приняла смиренный вид, поклонилась и схватила головной убор и покрывало настоятельницы, случайно оставленные на столе. Вскоре послышались размеренные величественные шаги. Я встал, и в это время между двумя старшими монахинями, монастырским секретарем и казначеем появилась старушка [622].

Все отвесили ей низкий поклон, я тоже поклонился, когда матушка протянула мне свою руку, и трижды по православному обычаю поцеловал почтенную леди. После этого она пригласила меня присесть, поблагодарив за неожиданный визит. Сначала мы пили чай с лимоном, потом отведали вино и закуску. В России принято поднимать бокал за здоровье ежечасно. Мы непринужденно болтали и потягивали чай. Игуменью интересовали наши обычаи, церковные праздники и тому подобное, она просила приезжать почаще, восхищалась англичанами, считая нас религиозными, человеколюбивыми и много делающими для распространения веры людьми. Затем я попрощался, думая, что до следующей Пасхи уже не увижу эту настоятельницу, но не успел этот праздник закончиться, как перед моим домом появился экипаж, который должен был снова отвезти меня к ней. Она удостаивает такой чести только епископа, хотя вся местная знать набивается к ней в друзья. Фактически эта игуменья стоит выше всякого епископа или генерала, и когда через Екатеринбург проезжают члены императорской семьи, они всегда ее посещают. Она пригласила меня приехать и осмотреть монастырь.

Экскурсию она проводила сама. Меня поразили порядок, чистота и хозяйство этого заведения. Заведение получает прибыль от продажи свечей. Я бы, конечно, этим заниматься не стал, но пусть уж монашки делают свечи, чем проводят время в праздности или занимаются чем-то плохим. Да, я не буду молиться на свечу, но не осуждаю тех, кто так делает. Это лучше, чем вообще жить без ритуалов. Какая проницательная и мудрая эта старушка! Она с гордостью показала мне церковные картины и украшения, выполненные ее собственными дочерями, и спросила, что я думаю о них. "Ну это, конечно, не Роза Бонёр и не Ангелика Кауфман [623], – сказал я, – но они очень душевные, хотя, возможно, чрезмерно вычурные". Картины были подражаниями Рафаэлю. Игуменья взяла у меня «Жизнь Христа» и другие книги. Территория монастыря, кладбище и огород содержатся монахинями в идеальном состоянии, т. е. они проводят время не только в молитвах. Меня пригласили на богослужение. В отличие от Александро-Невской лавры здешние монахи пытались петь контральто, но из-за обилия писклявых певцов гармония нарушалась. В монастыре мне понравилось все, кроме подобострастного целования всеми руки игуменьи, но я верю, что эта женщина пользуется репутацией удивительно доброй, терпеливой и снисходительной особы. Все монашки выглядели здоровыми и счастливыми. В хлебе, рыбе и овощах у них нет нужды, для себя и на продажу они ткут одежду и делают прекрасную обувь. Монастырь принимает бездомных людей и раскаявшихся грешниц. Сейчас в нем более семисот душ, и их число продолжает расти. Я никогда не забуду учтивость и доброту игуменьи».