Жан Делаборд - На краю земли. (Огненная Земля и Патагония)

Сухой лес всегда оживлен: на его верхнем этаже обитают представители более крупного птичьего царства — орлы, хищные птицы поменьше, магелланский филин, черные дятлы с красными головками, кричаще пестрые попугаи с зеленовато-бронзовыми крыльями и оранжево-красными хвостами, — в то время как подлесок, следовательно, первый этаж колышется от бесчисленного множества мелких птиц, похожих на крапивников, малиновок и канареек. А еще ниже, на самой земле, пугливо шуршат тысячи кроликов! Здесь, в этом лесу, никогда не бываешь один: повсюду — с воздуха, с ветвей деревьев, из густого кустарника и с земли — за тобой наблюдают пары глаз, настораживаются уши, и маленькие сердца учащенно бьются от страха и любопытства…

Дождливые леса запада — это леса молчания. При слишком большом количестве воды сверху и чересчур малом количестве земли снизу они цепляются за самые Отвесные скалы и нависают над узкими фиордами, где к тому же оспаривают у них жалкие клочки земли спускающиеся с Анд языки ледников и бесчисленное Множество водопадов. Из-за недостатка земли кипарисы, дубы и буки достигают здесь только средней высоты. Но только когда пытаешься проникнуть в этот лес, замечаешь, какой он густой; о такой густоте в Европе не имеют никакого представления. Кусты с маленькими стиснутыми листьями, гладкие мясистые папоротники, ослизлые мхи и лишайники — все это переплетается с нижними ветвями деревьев так плотно, что о продвижении скоро перестаешь и думать. Повалившиеся деревья, падая друг на друга, сцепились в смертельных объятиях. Вся почва — это гигантская губка, в которой теряешь сначала свой энтузиазм, затем иллюзии и в конце концов силы. Если опереться на ствол дерева, то он, подгнивший и источенный червями, обрушивается; схватишься за ветку — она остается в руках. Иные ветви переплетаются со скрученными лианами в сеть капканов и силков, где можно безнадежно застрять. Нигде ничего прочного, ровного, даже почва — только видимость.

То, что поначалу выглядит как скала, на которой можно хоть на мгновение перевести дух, оказывается темной массой сгнивших пней, ступив на которую погружаешься по грудь в труху. Если драматические формы мертвых южных лесов своими очертаниями вызывали лишь страх и ужас, то этот мокрый лес полон коварных ловушек.

Кроме ловушек, в этом лесу нет ничего настоящего. Деревья лгут, создавая видимость прочности, маскируясь для защиты от ветра и дождя. Все всходит и беспорядочно растет на бесконечно возобновляющихся растительных останках, в этой холодной, слезящейся от влаги теплице. На стволах деревьев и развилках ветвей растут пучки разнообразных растений-паразитов, превращая антарктические дубы в фигуры сюрреалистических картин; каждое дерево обвито истощающими его растениями, живущими за счет его гибели.

Лучше, чем с какой-либо другой картиной из внешнего мира, этот лес можно сравнить с подводным ландшафтом: здесь царит тот же серовато-зеленый свет, как и в колышущихся лесах водорослей; мягкому желтоватому морскому дну, полному губок, пучков морской капусты и бесчисленных фантастически свисающих и распускающихся растений, соответствует бездонный слой мха, в котором тонут целые деревья, и изобилие неизвестных растений-паразитов, которые неожиданно покрывают деревья совершенно другой листвой, чем их собственная.

Тишина здесь такая же глубокая, как и под водой. Этот лес с избытком растительности не является пристанищем для животных. Ничего похожего на посвистывающую, суетливую, трепещущую лесную жизнь атлантической части не существует по эту сторону обледенелого хребта Анд, на узкой полосе вдоль Тихого океана, где окоченевшие леса дрогнут под вечными ливнями и сотрясаются ураганными ветрами. Только очень редко на покрытом галькой побережье можно увидеть баклана или альбатроса, который бешено мчится над самой водой в путанице фиордов и каналов или, как парящий крест, без единого взмаха крыльев висит высоко в небе.

В Патагонии когда-то тоже был король, но она об этом даже не догадывалась, так как сам король был единственным человеком, знавшим о своем титуле. Этот титул достался ему не по божественному праву, не по праву наследства, а единственно благодаря честолюбию, склонному к фантазии ума и поразительному упорству.

Все это было не так уж давно, всего в прошлом столетии. В 1860 году Аргентина еще не вела той истребительной или «освободительной» войны, которая очистила ее пампу от охотников-индейцев и позволила хозяевам эстансий в полной безопасности господствовать в своих владениях. У подножия Анд и на побережье Атлантики еще обитало большое количество индейцев техуэльче, кочевавших там точно так же, как краснокожие Северной Америки, и питавшихся мясом страусов и гуанако. Однако иногда они совершали разбойничьи нападения, если по счастливой случайности на их пути встречались белые или их колонии. По другую сторону Анд чилийцы боролись со «своими» индейцами. Но скромной армии Чили больше приходилось терпеть поражений, чем одерживать побед, и она испытывала большие трудности.

С горячей заинтересованностью следил нотариус из Периге за поступавшими во Францию скудными сведениями о боях индейцев с белыми. Если он был вместе с индейцами против представителей своей собственной расы, то только потому, что он мечтал когда-нибудь стать их королем.

И фантастическое превращение нотариуса Антуана де Тунэна в Орели первого, короля Араукании и Патагонии, совершилось хотя и не божьей милостью, а только лишь благодаря его вере в свое призвание, в свою миссию.

Без копейки в кармане он сходит на берег в чилийском порту Тихого океана Вальдивия и в конце концов добирается до Анд. Здесь арауканские индейские племена почти в каждой стычке побеждают солдат молодой республики и гонят их, как заблудившееся в незнакомых горах стадо. Тунэн предстал перед индейскими всадниками верхом на лошади и сразу произвел на них сильное впечатление своей курчавой окладистой бородой, длинными волосами и пламенным взглядом. В долине Анд он встречается с Квилипаном, одним из арауканских вождей, и с его помощью начинает собирать рассеянные и часто враждующие между собой племена под придуманным им самим королевским знаменем против общего врага: Республики Чили. К несчастью, он скоро попадает в ловушку, и чилийцы бросают его в тюрьму. Но спустя полгода освобождают, так как власти, приговорившие его сначала к десяти годам принудительных работ, согласились считать его помешанным и передали на французский военный корабль, направлявшийся в Вальпараисо.