Жан Делаборд - На краю земли. (Огненная Земля и Патагония)

Если бы мы уступили этому порыву, то сегодня, возможно, не знали бы дорог к затерянным пунктам помощи ближним на краю земли и не имели бы необыкновенного счастья, следуя за «Детьми капитана Гранта», жить жизнью героев Жюля Верна! Этим мы обязаны только одной секунде смелости. Как ни тяжело было это путешествие, мы никогда не будем раскаиваться в том, что бросили свои рюкзаки в общую кучу багажа, доверившись «Микальви»!

На следующее утро мы отправились в путь. Когда мы отважились выбраться на палубу, оказалось, что она совершенно недоступна, так как вся забита ящиками, мешками и бочками, двумя громадными буями, для которых не нашлось места в трюме, и в первую очередь массой продовольствия для пассажиров на время рейса: около пятидесяти живых овец, топтавшихся в собственном навозе и корме.

Темная скала, мимо которой мы сейчас проезжаем, — это Кап-Фровард, самая южная точка Южноамериканского континента и место, где Магелланов пролив снова сворачивает со своего курса север — юг к северо-западу. Мы искали массивный бетонный крест высотой около двадцати метров, который, согласно описаниям морских карт и путешественников, должен стоять наверху, на скале мыса Фровард. Однако командир корабля сообщил, что крест недавно повалил ураган. Впрочем, командир, казалось, был несколько смущен тем, что вода в Магеллановом проливе была в этот день гладкая, как зеркало! Но как раз быстрая смена погоды от штиля к буре, от дождя к туману и превращает южно- и западнопатагонский и огнеземельский район побережья в область земного шара, где чаще всего случаются кораблекрушения. Нужно только изучить всё названия на подробной карте района, чтобы в этом убедиться. Рядом с уже упоминавшейся «Гаванью голода», тут можно найти:

Мыс тоски,

Остров отчаяния,

Группы островов западных и восточных фурий,

Острова лабиринтов,

Канал приключений,

Залив печали,

Архипелаг божьей матери — название, тоже не заставляющее предполагать что-либо хорошее,

Strugglers — цепь скалистых рифов, настоящее кладбище кораблей,

длинная бухта Поко Эсперанса — Мало надежды

и, наконец, сильно разветвленный большой фиорд: Ультима Эсперанса — Последняя надежда…

И в самом деле, уже на следующее утро, когда мы проплывали мимо зубчатых скал Strugglers, где покрасневшие от ржавчины обломки судов неуклюжими трагическими жестами безмолвно молили о помощи, на нас обрушился проливной дождь. Вместе с дождем появился туман. Этот потоп непрерывно сопровождал нас семь дней и семь ночей подряд. Патагонские естественные пути, которые там называют Canales australes — южные каналы (искусственных каналов в этой части земли нет), в точности соответствовали представлению, которое мы о них составили, — и капитан «Микальви» торжествовал!

Прибрежные скалы и острова растворялись во всеобъемлющей мгле, в которой исчезали их очертания и пропадали детали. Бледные ледники Кордильер, казалось, висели в воздухе, удерживаясь в нем каким-то чудом; леса, мимо которых мы проплывали, были пропитаны влагой, а бесчисленные водопады низвергались из ничего, как будто их источником была эта необъятная дождевая туча, сквозь которую мы день за днем прокладывали путь.

Из тумана, как призраки, к борту парохода неожиданно подплыли в лодке насквозь промокшие, промерзшие индейцы и попросили сигарет и хлеба — наверное, единственные слова на испанском языке, которые они знали. Получив, что просили, они снова исчезли, сделав несколько взмахов веслами; никто не тормозил, все продолжало двигаться, как будто маленький метеор встретился на пути с планетой — два мира, которые соприкоснулись и снова разошлись, связанные общим туманом, дождем и общей нуждой, различной только по масштабам. Это была наша первая встреча с последними индейцами, и мы долго находились под ее впечатлением. Все произошло так неожиданно и так прозаично, как-то неправдоподобно и в то же время реально.

Вскоре «Микальви» стал на якорь перед стоянкой последних индейцев, чтобы взять на борт трех больных и окольным путем, так как вся северная часть рейса была еще впереди, доставить их в Пунта-Аренас. Мы смогли побывать в лагере этих медлительных мужчин, женщин и почти неподвижных серьезных детей, окруженных сворой свирепых собак, все происходило как бы вне времени и вне культуры, пока нас не позвал на борт нетерпеливый гудок «Микальви». Наше путешествие на север продолжалось. Впрочем, в следующей главе об этой индейской «Машине времени», по Уэллсу, сообщается более подробно.

Самая северная точка, которой мы достигли, был фиорд и Рио-Бейкер, расположенные примерно в 900 км от Пунта-Аренас. Здесь наша задача изменилась, поскольку в фиорде, или, вернее, в этой группе врезающихся в Анды фиордов, подопечными «Микальви» были уже не смотрители маяков и индейцы, а другие в таком же удалении поселившиеся и, возможно, такие же несчастные, как и они, люди — колонисты с острова Чилоэ. Несмотря на многочисленные трагические неудачи, они упорно продолжали жить со своими семьями в полном уединении.

Подробнее об этом мы рассказываем ниже.

Дождь шел почти каждый день, и естественно, что в этом потопе «Микальви» все больше принимал вид ноева ковчега. Он в самом деле походил на библейский ковчег, в особенности верхняя палуба, загруженная животными всех видов. Поскольку животные и вечный дождь делали верхнюю палубу непригодной для жилья, воздух в помещении, где жили мы, был как в ночлежном доме «Армии спасения». Нас было около тридцати человек, мужчин, женщин и детей — смотрители маяков с увеличивающимися после каждого срока пребывания семьями и чилоты, меняющие фиорды чаще, чем рубашки. Пища состояла главным образом из ракушечного супа, в котором плавали и кости, а иногда баранина. Чтобы захватить для сна соответствующий «выдвижной ящик», всякий раз приходилось совершать к нему альпинистское восхождение.

Впрочем, спать можно было только во время хода судна, так как, едва «Микальви» становился где-нибудь на якорь, у команды сейчас же возникала потребность восстановить равновесие своих бункеров, и она начинала переброску угля от одного борта к другому или с носовой части в кормовую. Нестерпимый визг лебедок и неистовая дрожь, передававшаяся по всему судну, — все это над нашими головами — заставляли нас в первые дни подниматься на верхнюю палубу и выяснять причину столпотворения. Однако ночь с ее непрекращающимся ливнем таила в себе самые разнообразные опасности, принуждающие нас к немедленному отступлению: едва удавалось уклониться от мчащейся по канату массивной железной угольной корзины, как неожиданно мы оказывались на самом краю зияющего черного отверстия угольного бункера; почти задевая, пролетала мимо цепь, а из другой переполненной корзины с шумом падало к ногам полцентнера каменного угля… Но еще большую опасность для бренной плоти пассажиров представляли вездесущие животные, размещенные по всей палубе. Они тихо и неподвижно, с опущенными головами стояли в сырой темноте, призывая своим безмолвным видом к безропотному смирению.