Александр Берзан - Кунашир. Дневник научного сотрудника заповедника. Свой среди медведей

Мы внимательно рассматриваем две глубокие, длинные вмятины в снегу, от медвежьих тел, в полутора метрах ниже по крутому, снежному склону…

– Хм! – хмыкает Игорь, – Полтора метра свободного полёта!

– Ага! – соглашаюсь я, – Или падения.

Дальше, прямо вниз – белеет свежая древесина переломанных веток ольховника. Мы проходим узкую полосу переломанного кустарника и с опаской смотрим на уходящую прямо вниз по склону борозду, оставленную катившимся клубком схватившихся зверей…

Из-под моих ног, вниз уходит пугающе крутой и бесконечный, снежный склон! Я стою – как на краю скалы, лицом в воздушный океан. Неверный шаг – и сорвусь! Как спускаться вниз – я просто не знаю…

Я делаю над собой волевое усилие, прогоняя нахлынувший страх. Стараясь поглубже вбивать каблуки болотников в снег и при каждом шаге реально опасаясь сорваться в бездну, мы спускаемся вдоль борозды в снегу, почти вертикально вниз…

– Фу!

По почти отвесному, снежному склону, мы, наконец спустились на днище барранкоса! Дальше вниз – вертикальное, снежное ущелье!..

Здесь нас ждёт ещё один сюрприз!

– Смотри! – Игорь удивлённо тычет в медвежьи следы, пальцем, – Дальше – они не катились клубком! Они неслись вниз, стоя на задних лапах!

– Ну! – изумляюсь я, всматриваясь в снежные борозды от медвежьих лап, – Точно!.. И при этом – они мутузили друг друга передними лапами! Вот, смотри! Клок шерсти!

– Ага! – Игорь поднимает со снега другой клочок чёрных, медвежьих волосин…

А, как крут барранкос! Вцепляясь в снег руками, как по скале, мы крадёмся вниз.

– Не дай бог, на колено упасть! – говорю я, – Болотники-то у нас – раскатаны! Резина!

– Ну! – опасливо соглашается Игорь, – Заскользишь, на резине, вниз – не затормозишь!

– Убьёшься! – я с ним, полностью согласен, – Где-нибудь, далеко внизу.

Перед моими глазами, на слепящем снегу – глубокие борозды от задних лап, несущихся вниз, медведей…

– Вот! Смотри! Только, на задних ехали!

– Ага… Вот! Тут – один сбил другого!

Мы рассматриваем длинную вмятину, в плотном снегу. Нам обоим понятно, что здесь упало медвежье тело. Рядом – другая, такая же вмятина! Эта – от тела его врага…

– Вот! Упали опять!

Борозды от задних лап прерываются! И, метра через полтора не тронутого снега вниз – две глубокие, продолговатые вмятины, от медвежьих тел.

– Хм! – хмыкает Игорь, – Как корыта в снегу!

– Ну… Как они вообще умудрялись, тут, на ногах держаться?! – изумляюсь я.

– Не знаю, – качает головой Игорь, держась руками, за снег, – Мы, тут, руками за снег уцепились. А они – на задних ногах неслись! И дрались ещё, при этом!

Рядом с бороздами от медвежьих лап, мы спускаемся по крутому, снежному наносу, к резкому повороту ущелья.

– Вот! – тычу я, пальцем, – Место, где медвежий ком разбился!

– Ну! Вмятина медвежьей лёжки!

– Смотри, как она сильно протаяла!

– Ага! Обледенела вся…

Здесь, оставшийся на днище барранкоса медведь, долго лежал, не сходя с места.

– Смотри! – показывает Игорь пальцем, на изгрызенный ольховник там, где была морда зверя, – Он ветки грыз!

– Ага! – киваю я, – Это нормально…

– Хм! Смотри, сколько нагрыз!..

– В состоянии крайнего возбуждения, он так и должен делать! – я опять утвердительно киваю головой, – Он и должен – так вот, лежать и непроизвольно грызть, какую-нибудь деревяшку.

– Зачем? – удивляется Игорь.

– Я читал статьи по поведению крупных хищников… Понимаешь? У него – адреналин в крови кипит! Ярость боя… У него – потребность что-то рвать! Ногами, руками! И грызть – это способ выплеснуть бушующую мышечную энергию… Так, крупные хищники бессознательно успокаивают нервы после опасной охоты на лосей, секачей, после драк между собой.

– Ясно, – Игорь трогает измочаленные ветки ольховника, – Теперь ясно.

– Свежая! – я тоже трогаю желтеющие свежей древесиной, ветки ольховника, – Ах, пахнет как! Ольхой. Весна…

– А, крови – нигде нет! – возвращает мои мысли к драке, Игорь, – Ни капельки!

– Ну! – удивлённо соглашаюсь я, – Я – тоже, не нашёл.

Всю ночь, воображение рисовало мне алые брызги крови на снегу, пропитанные кровью, медвежьи лёжки! А, на самом деле – ничего этого и в помине нет! На всём протяжении медвежьей драки, мы отыскали только несколько клочков длинных, волнистых волосин. И – ни единой капельки крови!

– Ладно! Здесь всё осмотрели. Давай, дальше, по следу пройдём? – предлагаю я.

– Давай, – кивает брат.

Отсюда, с лёжки на днище барранкоса, дорожка медвежьих следов уходит горизонтально вправо.

– След – натоптанный! – тычет пальцем в снежные медвежьи следы, Игорь.

– Конечно! – хмыкаю я, – Здесь – сначала ушёл первый медведь. Потом, по его следу, туда же – прошёл второй медведь. А, потом – второй, вернулся обратно. Так что, здесь – два следа вперёд и один назад.

– Ну, – соглашается брат, – И все шагали – след в след! И перед нами – один след! Медведи – они и есть медведи!

Мы шагаем по горизонтальной дорожке медвежьих следов, на правый гребень барранкоса…

Вот! Лёжка на лбе среди ольховника. Протаявшая… Но… и на ней ничего нет! Ни клочков шерсти, ни капелек крови…

Мы проходим десяток метров по следу медведя до стенки кедрового стланика. И останавливаемся.

– Вот и всё! Место драки осмотрели! – заключаю я.

– Ну! – кивает Игорь, – Теперь – чуть передохнуть и вниз валить.

– Ну! – соглашаюсь я, – Время не терпит!

Кругом, из-под наста, вертикально вверх, торчат верхушки кедрового стланика, сантиметров по двадцать. Сделав пару шагов среди них, Игорь наклоняется.

– Саш! – зовёт он, – Шишка! Целая!

Он вытаскивает из поднятой шишки пару орешков, себе и протягивает шишку мне: “На! Попробуй!”. Я бросаю в рот один орешек – он полноценный, съедобный и даже, очень вкусный.

– Нуу! – расплываюсь я, в блаженной улыбке, – Кто ещё спросит: “Что медведь ест там, над нами!”.

– Хм! – хмыкает Игорь, – Конечно, орешки кедрового стланика!

Мы улыбаемся и хрустим скорлупой орешков. Отдыхаем, стоя на снежном склоне…

– Ну, что? Надо вниз сваливать? – напоминает Игорь.

– Конечно! – киваю я, – Солнце внизу наст, наверняка, уже растопило! Замучаемся выбираться.

И мы направляемся прямо вниз по склону, чуть отступя от кромки снежного надува, создавшего длинную лавину по гребню барранкоса. Мы шагаем вдоль стенки зарослей кедрового стланика, всё вниз и вниз. Скатываться на днище ущелья нам показалось опасно – уж, больно там, круто.

Всё вниз и вниз…

У верхней границы леса, склон вулкана резко переламывается, становясь более пологим. Справа и слева, по гребням уже пошли первые колки хвойников и высокое криволесье ольхи и клёна. Здесь, мы просчитываем, что дальше вниз – нам всё-же удобнее сваливать по забитому снегом днищу распадка. И мы, наконец, сбегаем на днище барранкоса, по крутому снежному склону…