Александр Берзан - Кунашир. Дневник научного сотрудника заповедника. Свой среди медведей

– Это – уже третье дерево, помеченное этим матёрым медведем за вчерашний день!

– Ага! А, сегодня – только двадцатое апреля! Это мечение подтверждает то, что мечение у подножия Саратовского борта – не было случайным!

– Ну, – соглашается со мной, Игорь, – Там он пометил – аж, пять стволов.

– Пиши. Свежие почёсы высотой двести пять.

– Всё. Записал.

– Угу. Пошли дальше.

Впереди, сквозь частый хвойник, начинает просвечивать какой-то прогал.

– Это просвечивают просторы мари, что лежит перед Ночкой! – радуюсь я…

Через полчаса, тяжело дыша, я стою на снежном надуве и смотрю вниз, себе под ноги. Перед нами спокойно журчит перекатиками, речка Ночка. По моей щеке движется капелька пота, я её чувствую – словно муха ползёт…

– Фу! – выдыхаю я.

– Уф! – выдыхает рядом, брат.

Речка искрит солнечными бликами мелких перекатиков. По свободной от снега полосе поймы разослан зелёный ковёр весенней травы…

– Всё! Теперь нас, под лес – палкой не загонишь!

– Теперь – только по свободной от снега пойме! И никуда в сторону!

– Ага. Хватит. По снегу натопились – достаточно…

Весенний день – он такой длинный! Отсидевшись часа полтора в Тятинском доме и наевшись за весь день сразу, я разворачиваю перед домом свою “полевую лабораторию” – ведь, утром мы прихватили с собой замёрзший помёт взрослого одиночки. Вот, его состав, я сейчас и определю! Интересно узнать, чем питается этот медведь…

В помёте – не более пяти процентов объёма составляют кусочки лизихитона. До тридцати процентов – зелёные листья осоки… Маленькая кучка жёлтых рыбьих позвонков и зубов… Примерно двадцать процентов – гомогенат травы.

– Так мелко – переваривается крапива! – прикидываю я, – Но, в этом помёте, сорок пять процентов объёма составляют грубые кусочки какого-то растения! Это – не лизихитон и не белокопытник, не крапива, и не борщевик…

Я отбираю своим пинцетом несколько, наиболее сохранившихся кусочков и принимаюсь пристально рассматривать их…

– Это – основания ростков кого-то из высокотравья! – прикидываю я, – На сантиметр выше корневой шейки.

Наружная сторона кусочка покрыта черепицей широких, чёрных, глянцевых чешуй. Внутренняя сторона представлена грубой сеткой механических тканей побега, светло-зелёного цвета.

Я откладываю в сторону свой противень и поднимаюсь на ноги. Внимательно всматриваясь себе под ноги, я медленно бреду по зелени молодой поросли высокотравья, метрах в тридцати от дома…

Вот! Основания этих побегов – копия моих кусочков! Копия!!! Это… росток соссюреи Фори.

– Урра!!! – горланю я в небо, – Соссюрея! Уррра!!!

– Что орёшь? – выходит, из тамбура нашего дома, Игорь.

– Ха! Конечно ору! – я захлёбываюсь радостью, – Открытие! Такая загадка разрешилась! Я, целый прошлый год, голову ломал над одним парадоксом – медведи оставляют целые полянки скушенных и тут же брошенных, ростков соссюреи Фори. Я, ведь – въедливый! Я много раз приставлял скушенные побеги к оставшимся на уровне почвы, “пенькам” скусов!

– Ну и?

– Ничего, я, не заметил! И решил, что… не ест он её! Зачем-то скусывает… и бросает.

– Хм! Скусывает и бросает, скусывает и бросает… Целыми полянками?! – улыбаясь, смотрит на меня брат, – Ну, да ладно… А, сейчас что?

– Сейчас – я выяснил! Медведь откусывает от скушенной им части побега соссюреи самый плотный кусочек, всего сантиметр величиной!

– Как? – не понимает Игорь.

– Смотри! – кончиком своего тесака, я подрезаю побег соссюреи на уровне почвы и тут же срезаю от срезанной части, нижний сантиметр, – А, теперь, если приставить срезанную часть к пеньку – ты даже не заметишь, что не хватает сантиметрового отрезка! Видишь?

– Ага! – расплывается в улыбке, Игорь, – Теперь – всё понимаю!

– Вот! – я, как фокусник, развожу руки в стороны.

– Сашка! – смеётся надо мной, брат, – Ты счастлив так, словно кусок золота добыл!

– Теперь всё встало на свои места! Представляешь? Год спустя! Какая загадка!.. К тому же, теперь – у меня выявлен новый вид корма медведей!

Поздно вечером, я освобождаю стол от наших мисок и кружек. Пододвигаю, поближе, свечку. Передо мной лежит, мой рабочий дневник. Я задумчиво верчу в пальцах авторучку – мне осталось записать несколько итоговых мыслей:

Во-первых, весной, медведи кормятся на склонах вулкана шишкой-паданкой. Читая зимой, научные статьи о медведях Якутии, я никак не мог предположить, что и у нас, на изолированных в Тихом океане островах, проявится эта общность с материком.

Во-вторых, вчерашняя драка медведей должна пониматься, как проявление конкуренции за корм.

В-третьих, весной, после выхода из берлог, матёрые медведи поднимаются вверх, на участки кедрового стланика. А молодняк и медведицы с медвежатами скатываются вниз, на проталины, где питаются травой…

Всё. Все мысли записаны. Игорь спит на наших нарах, под потолком.

– Дааа, – думаю я, – После такого тяжёлого дня – будем спать, как убитые.

– Фууууу! – я длинно дую на свечку.

Комната Тятинского дома погружается в темноту. Я забираюсь на нары и тоже, с наслаждением вытягиваю по мягкому ватному матрасу своё, натруженное за день, тело…

Тятинский дом. После похода по вулкану, мы устраиваем разгрузочный день. Не в смысле поесть, а в смысле – не работать…

Лежать и ничего не делать…

Мы всё-равно не выдерживаем! Мы выходим в лес после полудня. Ограничиваемся прорубкой поперечной, многолетней медвежьей тропы, ведущей от долины Тятиной, мимо лесного озерца, по просторам лопуховых площадей Банного ручья, на Ночку. Одним словом, у нас – рабочая экскурсия по лесу. Мне, по этим тропам – до зимы ходить, поэтому я и стараюсь расчистить свои маршруты…

Тятинский дом. Двадцать второе апреля. Утро встречает нас пасмурное и серое. Что-то среднее между густым туманом и слабым дождём. “Моросящий туман”, одним словом. Мы, весь день, проводим в домашних, бытовых заботах. После полудня к нашему дому подошёл караван из двух вьючных лошадей. Андрей Архангельский привёз наши продукты с Филатовского кордона! Мы, этому – так рады! Несмотря на то, что все полиэтиленовые пакеты с рисом и гречкой порвались и крупы смешались между собой.

В сумерках, я стою на углу нашего Тятинского дома и слушаю летние песни дрозда.

– Цыррр-блю-бли-зр-р-р-р-р-р-р-р!

Курочка-ряба! Пёстрый дрозд… Это – первая песня дрозда, в этом году!

– Цыррр-блю-бли-зр-р-р-р-р-р-р-р!

– …зр-р-р-р-р-р-р-р!

Ах, какая концовка песни! В абсолютной, звенящей тишине дикой природы рассыпается колокольцами, длинная трель… Каждый раз, я затаиваю дыхание и открыв от напряжения рот, прислушиваюсь к колокольцам… и к себе.

– …зр-р-р-р-р-р-р-р!

Звонкие колокольцы, россыпью пробегают по нервам, и у меня перед глазами опять встаёт наш с Дыханом поход на легендарное озеро Вильямса. И наша ночёвка в верховьях Тятиной. И опять – я лежу у ночного костра! Опять предрассветные сумерки, спящий в своём брезентовом коконе Дыхан, малиновые головёшки догорающего костра…