Эми Стэнли - Незнакомка в городе сегуна. Путешествие в великий Эдо накануне больших перемен

В первый день нового века, первого января 1801 года [2] Отсчет нового века в странах Запада велся не с 1800-го, а с 1801 года. , американский президент Джон Адамс открывал для приема широкой публики только что достроенный и еще не обжитой Белый дом [3] [35, p. 77] [ Первая цифра в квадратных скобках означает номер использованного автором источника из библиографического списка литературы, вторая – номер страницы, тома, главы, листа или таблицы (где применимо) в этом источнике .]. . На другом континенте, в Лондоне, церковные колокола возвестили о рождении Соединенного Королевства Великобритании и Ирландии, и на флагштоках был впервые поднят обновленный Юнион Джек – союзный флаг с добавленным косым красным крестом Ирландии. Наполеон уже вынашивал планы грядущих военных побед [4] [181, p. 144]. , а парижане вовсю праздновали свой традиционный Новый год, отмечая его вопреки французскому республиканскому календарю, которым этот праздник не признавался [5] [185, p. 103–104]. . Вот и завершился XVIII век, однако отголоски его революций все еще штормовыми волнами обрушивались на людские судьбы. Американские газеты публиковали смелые прогнозы, не только касающиеся их страны, но и охватывающие все человечество: на смену тирании придет свобода, на смену суевериям – просвещение, а республиканизм победит монархию. Новое столетие «сулит великие перемены, которые потрясут основы мироустройства», провозглашала пресса [6] [128, 1801, January 1]. Газете The Messenger вторила нью-йоркская The American Citizen and General Advertiser, в январском номере которой предрекалось, что «наступит новая эпоха, и ее принципы, ее таланты, ее республиканский дух одержат победу над невежеством, злонравием и пороком», а мир и процветание станут уделом «друзей свободы» «в самых разных уголках света» [4, 1801, January 1]. .

Однако по другую сторону огромного беспокойного океана, далеко за пределами могучих гор и равнин Нового Света лежал край, где не предполагалось никакого нового столетия, а поэтому никто не собирался ни праздновать его приход, ни произносить тосты, ни заглядывать в будущее. В тех землях придерживались собственного лунного календаря, и лишь немногие посвященные знали, что наступающий год – тысяча восемьсот первый. Для большинства жителей Японских островов шел двенадцатый год Кансэй – и было это вовсе не начало эпохи, а ее середина. Пока мощная волна революций перекатывалась от одного государства Атлантического региона к другому, далекая от всех потрясений Япония, напротив, мирно плыла по волнам, пожалуй, самого спокойного времени своей великой истории. Прошло почти двести лет с тех пор, как в стране кто-то воевал. В течение этих двух веков – пока Европу раздирали кровавые религиозные конфликты; пока в Китае успела рухнуть династия Мин и отзвуки ее падения пронеслись по всему Азиатскому материку; пока монархи разных стран всходили на эшафоты; пока на карте мира появлялись новые государства; пока возникали и распадались великие морские империи – в Японии продолжалась эпоха мира и спокойствия. И казалось, ей не будет конца.

Первое января 1801 года в большинстве западных стран отмечалось как праздник, а в Японии то был самый обыкновенный день середины зимы – семнадцатое число одиннадцатого месяца. Элегантные горожанки щеголяли в многослойных стеганых одеждах. Дозорные высматривали, не вспыхнет ли где пожар. Уличные торговцы продавали с лотков печеный сладкий картофель. Сельские жители латали крыши, плели веревки, ухаживали за зимними посевами зелени и редиса. Закончился сезон сбора урожая, наступала пора расчетов – и японцев беспокоило лишь, смогут ли они заплатить подати. Для этой цели крестьяне складывали в горах древесину, а на побережье заполняли бочки сухими водорослями; в хозяйстве всегда имелись запасы соевых бобов и риса. Некоторые крестьяне, у кого водились монеты, расплачивались ими. Подати взимались с любого, даже самого мелкого, селения в каждой из шестидесяти шести японских провинций – их взыскивали в пользу как местного землевладельца, так и сегуна. Сегун Токугава Иэнари управлял всей страной из своего замка, находившегося в столице Эдо. То был большой густонаселенный город, в котором проживало более миллиона человек [7] На то время, по имеющимся данным, численность населения города Эдо составляла один миллион двести тысяч человек [214, p. 17–19]. .

Зимой, в самую темную ее пору, когда на Западе вовсю праздновали Новый год, в Японии выписывали к оплате десятки тысяч налоговых счетов. На каждый документ ставилась печать, тушью и кисточкой срисовывались с него множество копий, во все концы страны посылались гонцы, вручавшие эти счета людям с натруженными, мозолистыми руками. Один из таких счетов оказался в доме буддийского священнослужителя Эмона [8] [169, #587]; общий шифр архивной коллекции храма Ринсендзи – E9806; подробные сведения о названии, авторе и дате отдельного архивного документа можно найти в описи архивного фонда префектуры Ниигата, доступного на онлайн-ресурсе: www.pref-lib.niigata.niigata.jp/?page_id=569 . , жившего в деревне Исигами, находившейся во многих днях пути от шумного Эдо с его богатыми домами и театрами кабуки. Маленький храм, в котором служил Эмон, стоял у подножия крутых гор в провинции Этиго – в самом сердце японской местности, где за долгие зимние месяцы выпадает больше всего снега [9] Для этого района Японии характерны долгие морозные зимы и обильные продолжительные снегопады, недаром одно из его поэтических названий – «Снежная страна» ( Юкигуни ). Провинция, о которой идет речь, – префектура Ниигата, расположенная на острове Хонсю и обращенная к Японскому морю, – относится к самым снежным населенным местам мира. Прим. науч. ред. . Вот и сейчас в этом краю луговых трав, рисовых полей и деревянных домов с соломенными крышами зима вошла в полную силу. Соседи Эмона уже отремонтировали плетеные соломенные сапоги и снегоступы [10] Снегоступы – самое древнее приспособление для передвижения по снегу; японские снегоступы представляли собой круглую или продолговатую рамку с сеткой, которая с помощью завязок или ремешков прикреплялась к соломенной обуви. Прим. науч. ред. , укрепили кровельные перекрытия, укутали капризные растения плотными плетеными циновками, а окна завесили тростниковыми ковриками [11] [207, p. 9–21]. . К одиннадцатому месяцу землю укрывал толстый слой снега, с каждым днем становившийся все выше. Временами поднимался сильный ветер, он еще больше заваливал поля снегом, нагромождал сугробы, заметал пересекавшие деревню извилистые тропинки и узкие каналы [12] [169, #1452]. , делая их невидимыми для глаз.