Александр Полещук - «Вокруг света» и другие истории

Начать следует с того, что до революции мой дед Антон Никодимович Савранский и бабушка Ксения Васильевна имели хорошее хозяйство в украинском селе Данилова Балка, входившем в Балтский повят Подольской губернии. (Ныне село относится к Кропивницкой, в недавнем прошлом Кировоградской, области Украины.) Там родились их дети. Если бы не произошла революция или если бы в гражданской войне не победили красные, то Савранские так и продолжали бы крестьянствовать в Даниловой Балке. Со временем выдали бы дочь Анну за какого-нибудь чубатого хлопца или же за старого холостяка из зажиточной семьи. Словом, при таком раскладе у меня были бы нулевые перспективы. У Анны Антоновны родился бы не я, а какой-нибудь другой ребёнок с неясной судьбой, если принять во внимание возможное немецкое нашествие.

Но вот в соответствии с неумолимой логикой строительства социализма началась коллективизация. Савранские считались крестьянами-середняками, однако в суматохе классовой борьбы с таким мнением кое-кто мог и не согласиться. Поэтому они сочли разумным продать дом и отправиться в Сибирь по собственному желанию, захватив швейную машину «Зингер», прялку и сундук с пожитками. Савранских было четверо: Антон Никодимович, Ксения Васильевна, дочь Анна и сын Фёдор. Сибирское районное село Юдино стало их пристанищем не случайно: здесь жил родной брат Антона – Денис, служивший с дореволюционных лет билетным кассиром на ближайшей железнодорожной станции Петухово. Почему он там оказался – не знаю.

Савранские купили в Юдино небольшой дом, завели хозяйство. Антон Никодимович работает, Ксения Васильевна – домохозяйка. Анне 16 лет, Фёдору 12. Анну, окончившую семилетку, отправляют в Омск, в медицинский техникум. Сохранилась её выпускная фотография: два десятка девушек, получивших специальность «фельдшер-акушерка». Среди них моя будущая мать. Распределение – в село Новая Заимка Тюменской области – в то время Омской.

Теперь возьмём другую линию, отцовскую. Если бы не произошла революция или если бы Колчак разгромил Красную армию, мой второй дед Илья Ефимович Полещук, выпускник Омской духовной семинарии, наверное, так бы и учительствовал в сельской школе. Возможно, поднялся бы по служебной лестнице, переехал в уездный город Ялуторовск, и тогда его сын Александр, 1912 года рождения (один из шестерых детей Ильи Ефимовича и его жены, крестьянки Евдокии Кузьмовны), не стал бы моим отцом. Наверное, женился бы на какой-нибудь ялуторовской мещанке, и на свет появился ребёнок, быть может, похожий на меня и вполне достойный человек, но всё-таки не я, не я… Как это было бы обидно!

Александр, сын Ильи Ефимовича и Евдокии Кузьмовны, после окончания семи классов школы крестьянской молодёжи работал в Новой Заимке колхозным счетоводом. Отслужив срочную, остался в армии, окончил командирские курсы.

И вот красный командир приезжает на побывку в Новую Заимку, знакомится там с Анной Савранской… Свадьбе предшествует довольно длительный период ухаживаний и переписки. В 1940 году молодая семья уезжает в Забайкалье, к месту службы Александра Ильича. Городок в суровом пустынном краю на границе с Монголией мог стать моей малой родиной, но предусмотрительный техник-интендант первого ранга отправил беременную жену к её родителям в Юдино.

Таков ход событий, который неизбежно вёл и привёл к моему рождению. Не будь их, у меня не было бы никаких шансов. Пускай моя жизнь ничем не лучше жизней тех, кто из-за всевозможных катаклизмов не появился на свет. Но ведь это моя жизнь, моя судьба, и с этим нельзя не считаться.

Я родился 12 мая 1941 года, а в июне 16-ю армию, где служил по финансовой части отец, начали спешно перебрасывать в Киевский особый военный округ. Генштаб планировал создать на западе вторую стратегическую линию войск. В случае начала военных действий против нашей страны 26 дивизий, выдвинутых из внутренних округов, должны были стать резервом фронтов. Не исключено, что воинский эшелон проследовал через станцию Петухово, но сообщить об этом жене Александр Ильич не мог, поскольку передвижение частей Красной Армии шло в условиях строжайшей секретности. (Данный факт при желании можно легко вписать в одиозную версию подготовки сталинского удара по Германии, разработанную некоторыми нашими и не нашими историками.)

Отец остался в моей детской памяти фотоснимком, приколотым кнопкой в простенке между окнами: молодой военный в гимнастёрке с аккуратно подшитым подворотничком, треугольники в петлицах, значки «ГТО» на груди. Последнее его письмо, отправленное из-под Вязьмы (16-я армия не успела к новому месту дислокации), датировано октябрём сорок первого года, а «похоронка» – мартом 1945-го. Три с половиной года молчания. Мать продолжала ждать чудесного возвращения отца и замуж больше не вышла.

Родившихся с 1928 по 1945 год мальчиков и девочек сейчас именуют детьми войны . Действительно, нет людей более близких, чем мы, по крови и душевной привязанности к участникам войны – живым или мёртвым. Война, унёсшая или опалившая огнём отцов у моих сверстников и сверстниц, была нашим главным и бескомпромиссным воспитателем. Мы знали, что Родина – это не просто слово из учебника. Это наша страна, её могущество и красота, история и культура, язык и народ, герои и вожди. Это нечто реальное, очерченное границами, и в то же время отчасти мистическое, эмоционально ощущаемое, отражённое в словах, которые теперь принято называть пафосными, – родная земля, родимая сторонка, отчий дом .

По мере взросления приходило понимание того, что героическая ипостась войны не составляет её полной картины. Танкист Ольгерд Иванович Ермак, преподаватель военного дела (был такой предмет в программе старших классов), рассказывал, как после боя очищал гусеницы от комков человеческой плоти и земли. «То могли быть и наши», – обожгла меня однажды догадка.

По дороге с бабушкой на Украину в 1951 году я впервые увидел на перронах крупных станций инвалидов войны с медалями на пыльных пиджаках – слепых, безруких, безногих – на тележках с колёсиками-шарикоподшипниками и одноногих – на тяжёлых деревянных протезах. Хриплыми голосами они кричали под пиликанье гармони «Раскинулось море широко», «На сопках Манчжурии», «Огонёк». Пассажиры одаривали их деньгами, папиросами и домашними припасами.

За Ульяновкой, украинским селом, где жил бабушкин племянник, почти каждый день ухали взрывы – там обезвреживали бомбы, мины и снаряды, оставшиеся с войны. Жителям запрещали ходить по опасным местам, но мальчишки всё равно рыскали по левадам и балкам, подрывались и калечились.

Газеты и радио рассказывали, как силы мира и прогресса борются с поджигателями новой войны, а свободолюбивые народы сражаются с колонизаторами и угнетателями , клеймили марионеток империализма , предавших свои народы. Журнал «Крокодил» печатал карикатуры: длинный Дядя Сэм с козлиной бородой размахивает атомной бомбой, жирный Черчилль сигарой поджигает бочку с порохом, американский солдат в тяжёлых ботинках поднимает на штык корейского ребёнка. В Корее воевали американцы, во Вьетнаме – французы.