Виктор Джин - Во льдах Никарагуа

Я подвинулся, и женщина устроилась рядом, спиной ко мне. Мы молча лежали в горячем влажном мраке, пропитанном нотками лавандового мыла.

Мягко провожу пальцами по коже – она вздрагивает. Следую вдоль косточек позвоночника, линий лопаток, рисуя на ее теле невидимые линии.

Йоа казалась дикой кошкой, никогда не знавшей нежности. Не испытавшей мужского прикосновения, настоящего мужского прикосновения.

Дотрагиваюсь губами до хрупкого плеча, втягиваю аромат. Ни с чем не сравнимый аромат. Касаюсь носом липкой тьмы волос.

Заключаю хрупкое тело в тесное объятие, и мулатка издает тихий стон. Она вздрагивает, постепенно тая от ласки. Чувствую, как биение ее сердца сливается с моим.

Это был слишком волшебный момент, чтобы проявить спешку. Ведь ей стоило столько усилий довериться, открыться. Все эти дни она колебалась – я видел это, а она замечала, что я вижу. И сейчас мы оба жаждали продолжения, страсти, поцелуев, но довольствовались лишь теплыми объятиями.

* * *

На рассвете раздались шум и крики. Быстро надеваю шорты и бегу в гостиную, по пути захватив молоток.

По улице движется толпа с черно-красными флагами, стучат в барабаны. Гигантская людская сороконожка притормаживает у баррикад, перелезая и просачиваясь сквозь них.

Толпа студентов, крестьян и индейцев-работяг с окраин Леона направляется к центральному парку. Голосят, свистят, взрывают петарды. В воздух летят огни ракетниц.

Из своей комнаты выбежала Йоа, босиком и в халате. Встала рядом, выглядывая в окно. Затем с тревогой посмотрела на меня:

– Но пуэдэс бьяхар, сегодня опасно ехать.

Весь день улицы кипели от жары, шума и демонстрантов 4. Мы оставались в доме, а я следил за Йоа, пытаясь понять, была ли прошлая ночь реальной. В ее взгляде тоже читались вопросы. Это превратилось в таинственную игру с переглядыванием и нежными улыбками.

Мы совсем позабыли, что происходило снаружи. Никуда не хотелось уезжать. К черту Гондурас, к черту революцию. Какое это имеет значение, когда нас спутали и обволокли невидимые нити. Внутри зреет сладкое предвкушение.

Из всех путешествий больше всего захватывает именно это: магическое сближение двух душ. Да, можно переплыть океан, открыть новый континент, но это – портал в другое измерение, и ты никогда уже не будешь прежним.

Правду говорят, что в трудные времена люди нуждаются в двух вещах: маисовой лепешке да кусочке магии. И вот сейчас, когда на улицах льется кровь, бьются стекла, а в небо поднимается дым, страх и комки пыли, по нашему дому яркой бабочкой порхала нежность. Способная изменить миропорядок, растопить тот кубический сантиметр льда, который кувыркнет гигантский айсберг.

* * *

Ночью, когда Йоа проникла в мою комнату, я не спал.

Каждый день Йоа уходила из дома на пару часов по делам. В этот раз она вернулась с ребенком. Ниньо с самого начала вел себя скрытно, но он не был застенчив. Мы познакомились поближе. Мальчик показал свою армию солдатиков, и мы поиграли с ними, при этом я руководил фигуркой дракона.

После этого помог Йоа по хозяйству. Внешне мы не показывали чувств: нам хватало улыбок и взглядов, случайных прикосновений. Иногда она намеренно касалась под столом моей ноги, а я мог поймать ее на кухне, зажав к стене – тогда мы сладко перешептывались и целовались.

В какой-то момент я стал замечать, что Ниньо наблюдает за нами. Мальчик делал это из своей комнаты или прятался по темным углам дома.

Похоже, его не устраивало мое присутствие: да, он до конца не понимал, что между мной и Йоа происходит, но чувствовал, что его мама теперь с кем-то еще.

Остаток дня он не давал нам возможности остаться наедине, капризничал. Йоа опять стала выглядеть обеспокоенной, поникшей, а мучительная жара истощала.

Выловив момент, я усадил ее в кресло и принялся массировать плечи. Шептал успокаивающие слова, чтобы она расслабилась: «Делаешь вдох, и на выдохе напряжение уходит; вдох, на выдохе разум опустошается; еще спокойный вдох, и на выдохе мышцы становятся мягкими…».

В этот момент ребенок притащил в гостиную коробку игрушек и вывалил на пол солдатиков с криками: «Дави красных!».

От его резкого возгласа в памяти ожили рыжие тайские муравьи. Я пошел в свою комнату и прилег, пытаясь прийти в себя. Лежа на матрасе, я слышал, как Йоа в гостиной объясняет сыну, что тот ведет себя невоспитанно.

После ужина Йоа уложила мальчика спать. Когда она вернулась на кухню, я домывал посуду. Мулатка взяла полотенце и стала вытирать тарелки.

– Не знаю, что и делать, – сказала она. – Ниньо , мой славный мальчик, во всем копирует отца.

Она судорожно полировала фарфоровую гладь:

– Тот чересчур строг и помешан на контроле. Представляешь, он время от времени везет мальчика на окраину и бросает там – чтобы искал дорогу. А сам, спрятавшись, наблюдает. Ниньо как-то пересекал реку и чуть не утонул!

Йоа отложила тарелку в сторону и стояла теперь передо мной, поправляя волосы. Она быстро тараторила. Внутри ее приоткрытого рта то и дело мелькал язык, выдавая звучное испанское «эрре».

– Бывший добивается, чтобы сын пошел по его стопам. Служил в тайной полиции. Хотя и знает, как я к этому отношусь, – она вздохнула. – Мы из разных миров 5.

* * *

Ночью из комнаты Йоа послышались стоны: ее лихорадило. Когда я вошел к ней, то увидел бьеху , склонившуюся над изголовьем кровати. Прогнав старуху, я начал выхаживать Йоа: всю ночь делал холодные компрессы, пытаясь сбить температуру. Но ей становилось хуже.

Утром удалось найти доктора. Я узнал в нем того самого гостя, который приходил несколько дней назад. Это был невысокого роста кубинец с троцкистской бородкой, шрамом на щеке и оторванной мочкой уха.

Доктор не стал пожимать мне руку и не назвал своего имени, но по его поведению я понял, что наше знакомство состоялось. Он вел себя формально и обращался ко мне в третьем лице:

– Сеньор должен соблюдать эти предписания, – сказал он с «эль»-кающим кубинским акцентом и протянул исписанный листок.

Он объяснил, что больной требуются тщательный уход и мясной бульон. Также нужно прочесть молитву и возжечь ветку окотэ – произрастающей в округе мексиканской сосны. Мне это показалось ненаучным, но доктор настоял на лечении.

Я проводил кубинца до калитки. Перед тем как выйти на улицу, тот огляделся по сторонам. И предупредил:

– На улицах беспорядки. Сеньору следует одеться как местному и не брать рюкзак, а то примут за студента. Рекомендую держаться на расстоянии от тех и от других.

Он сухо пожелал удачи:

– Суэртэ .

И ушел вверх по улице.

Перечитываю мятый листок, на котором доктор записал текст католической молитвы о здравии. Перевернув его, я увидел, что это агитационная листовка с призывом собраться девятнадцатого июля в центральном парке. А в самом низу синим цветом: эль фуэго сэ йева эн нуэстро корасон , огонь в наших сердцах.