Илья Шаблинский - Путешественники

– Ну что, – весело спросил он у жены, – хочешь римского любовника, двадцатилетнего? Нравы империи!

– Я себя хочу двадцатилетнюю, – неожиданно хмуро ответила Аля.

В номере она быстро отправилась под душ первой и застряла там надолго, дети приникли к экранам телефонов, а отец семейства отправился купить у ночного портье бутылку воды без газов.

Новый день выдался жарче предыдущего. Но три из шести внесенных в план достопримечательностей были досмотрены, а к пяти вечера семья успела на скоростной поезд до Неаполя. Там нужно было еще пересесть на электричку до Сорренто.

На следующее утро никаких разъездов не намечалось: семья должна была провести день на небольшом пляже Сорренто. Накануне Аля пересмотрела свои купальники и неожиданно заявила, что хочет прикупить новый – тут, в центре города. Виталий смеялся и говорил, что и московские купальники вполне годятся для итальянской ривьеры. Но жена проявила настойчивость, причем поразительную. Рано утром она собралась и, не дожидаясь никого, отправилась за покупками. Сонный муж из постели вяло осведомился, чего она в такую рань. Аля только махнула от двери рукой. Она еще заглянула в соседний номер к детям и посоветовала им топать на пляж без нее и ждать ее в обновке там. Дочь, конечно, заскулила, желая отправиться в магазин купальников вместе, но успокоилась, узнав, что презент будет и ей.

Сразу после завтрака Виталий еще повозился в номере, заваривая кофе, рассматривая вчерашние фотографии и как-то не решаясь отправляться на пляж втроем. Но дети настояли, и сразу после полудня они, миновав старые узкие улочки, спустились к морю. Это был небольшой пляж, стиснутый в маленькой бухте двумя мощными утесами. У выхода из бухты маячили на рейде легкие моторные лодки, целясь в небо щетиной мачт. На сером песке уже гомонила летняя многоязыкая публика – свободных мест было немного. Виталий заплатил приготовленные восемь евро за лежак под зонтиком, оставил сына караулить вещи и отправился с дочкой в тепловатые волны. Потом они вернулись, и к морю побежал сын. Виталий оставался в напряжении, поскольку обычно они с женой чередовались, купаясь с детьми. За сыном – азартным ныряльщиком еще полагалось присматривать. К часу Али еще не было, Виталий злился, звонил ей на московскую симку, зная, впрочем, что телефон выключен.

К двум часам она явилась спокойная и довольная. Дочь получила прелестную сумочку, а Аля сразу отправилась переодеваться в покупку. Виталий выговаривал ей за то, что потратила столько времени на ерунду, заставив всех нервничать, хотя, в сущности, был рад видеть жену умиротворенной. Лазоревый бикини его сначала поразил не особо, хотя, когда Аля сообщила ему цену, он недоуменно помотал головой. Но, когда они отправились к морю, она впереди, он чуть сзади, Виталий тихо обомлел. И когда они были уже в воде, сказал ей на ухо громким шепотом:

– Алька, ты чо! У тебя ж почти вся попа голая!

– Не преувеличивай, – спокойно сказала Аля и нырнула.

Муж некоторое время все же не мог успокоиться и, когда они выходили из воды, сказал ей:

– Ты хоть к сыну спиной не поворачивайся.

– Хорошо, – безмятежно ответила жена.

И почти сразу, будто переключившись, сказала ему уже обычным серьезным тоном:

– А ты загорать сейчас не вздумай. Под зонтом посидим. Солнце сейчас самое злое.

После пяти они решили вернуться в отель, а потом отправиться на обед в знакомое кафе. Виталий решил, что в этот раз он ограничится одним салатом. Он за эту неделю опять набрал лишний вес. Тема физической формы снова замерцала где-то в глубине разнеженной души.

В номере она долго полоскалась в душе. И слонявшийся по номеру Виталий даже надумал предложить обычные услуги по мытью спины. Но дверь ванной оказалась заперта. Муж решил уже постучать, но вдруг услышал сквозь шум струй смех жены. Виталий помялся под дверью – смех под душем звучал чуть странно. Он почему-то оглянулся по сторонам и приник к тонкой линии соприкосновения двери со стеной ухом. И понял, что Аля говорила с кем-то по телефону. Вадим поелозил ухом по двери. Он уловил обрывки двух фраз. Но и обрывков ему хватило. Аля довольно отчетливо произнесла: «Ой, брось, классно было…». И потом еще: «Олег, ты чокнутый…!» И снова засмеялась. Виталий резко отстранился. Потом вышел на балкон. Смысл произошедшего доходил порциями. Какой Олег? Память не смогла выдать ни одного Олега из числа старых друзей или московских знакомых. Да и с кем из них она стала бы говорить в душе?

Словно толчком пришла страшная догадка. Позавчерашние посиделки в римском кафе, загорелый мажорный атлет с этой дурой, белой мышкой Эми. Но они же не обменивались телефонами, ни о чем не договаривались? Распрощались и все! Распрощались и на следующий день снова гуляли по Риму. И не вспоминали об этой парочке. Он не вспоминал… Вернулись в Сорренто. А наутро она отправилась за новым купальником. И, кстати, не взяла с собой дочь.

Он осознал, что хочет уйти от самого логичного объяснения, от подлой правды, от сумрака самого тяжкого подозрения. Но уходить от этого было нельзя.

Было логично, что сразу после этой мысли он вышел из номера и двинулся по коридору, пристально глядя в темно-вишневый ковер. Неожиданно возникли дети: они шли из своего номера, чтобы вместе с родителями пойти в кафе.

– Мама в душе, – сказал он, удивляясь своему ровному голосу, – подождите там, я пойду прогуляюсь… Или в кафе меня подождите.

Он вышел на улицу, названную в честь короля Виктора Эммануила, вспомнив, что улицы с таким названием есть в каждом итальянском городе, прошел до ближайшего переулка, свернул в него, прошел несколько кварталов. Это была относительно новая часть города. Он не знал, куда он идет. Один за другим шли четырех-пятиэтажные кремовые, бежевые, салатные многоквартирные дома с широкими балконами. На одном из балконов крупный, очень смуглый мужик, неторопливо покуривая, проводил Виталия взглядом. Дальше под мохнатыми стволами пальм угнездился крохотный сквер с лавочками вокруг тихо работающего фонтана. Виталий плюхнулся на одну из скамеек, потянул из кармана телефон, но тут же осознал, что не может сидеть, а должен идти, а лучше бежать – неважно куда. И, подчиняясь импульсу, вскочил и неловко затрусил от сквера дальше, вдоль улицы по узкому тротуару и вдоль вереницы пальм – уже другой породы, приземистых, тумбообразных. Бег, однако, заставил его острее ощутить грузность тела, и вскоре он, тяжело дыша, перешел на шаг. Добредя до очередного перекрестка, он остановился и хмуро огляделся. Вечер еще не успел накрыть город сиреневым покрывалом, и улицы выглядели светлыми, праздничными. Он вспомнил, что улица эта, если двинуться вправо, может привести к смотровой площадке, откуда, полюбовавшись морем и Везувием, можно было за один евро спуститься на лифте на еще один пляж.