Илья Шаблинский - Путешественники

Платформы на станции Мизано, как и на всех маленьких итальянских станциях, были низкими. Суховатая итальянская трава поднималась с ними вровень. На одной платформе толпились в ожидании поезда на Анкону. На другой – желали в сторону Болоньи. Пространство между перронами выглядело соблазнительно плоским.

Ни с одной из сторон поезда не было видно и в помине, и поэтому одиннадцатилетний Кирилл сообщил отцу, что перебежит сейчас через пути и купит на противоположной стороне, в зданьице вокзала, в кафе еще одно пирожное с кокосовой стружкой. В дорогу. Топать к подземному переходу в конце платформы было, конечно, не резон.

Дмитрий Олегович смутился.

– Подожди, Кирилл, – он указал на красные сигнальные буквы, бегущие по маленькому бетонному откосу противоположной платформы, – видишь, тут запрещено переходить! Тут, знаешь, с запретами не шутят.

Кирилл насупился.

– А чего мне будет-то за это?

– Ну, оштрафовать могут… меня.

– Кто оштрафует-то? – Кирилл расширил светло-карие глаза. – Тут полицейских ва-ще нет! Я их и не видел не разу!

– Нельзя тут, Кирилл, – тихо сказал Дмитрий Олегович, – видишь, никто через них не бегает. Не принято тут… так нарушать.

– Запреты, они для того, чтоб их нарушать, – сообщил сын хмуро. – Андрей так говорит.

Фраза была произнесена папе в отместку – без сомнений. Андрей был нынешний муж матери Кирилла. Ее брак с Дмитрием Олеговичем был драматически денонсирован спустя три года после рождения Кирилла. Короткое это супружество вовсе не было омрачено крупными раздорами или неурядицами деликатного свойства. Все было довольно ровно. Дмитрий Олегович был старше Оксаны на тринадцать лет, но они вполне дружно жили в его маленькой двухкомнатной квартире у Речного вокзала. Тем не менее, встретив Андрея – молодого хозяина двух фитнес-центров, Оксана особенно не колебалась. Андрей замечательно олицетворял воспетую в глянце, крепкую, преуспевающую мужественность. Дмитрий Олегович как-то прохлопал этот быстрый роман. Он в принципе соображал, что с красавицей-женой – вечные хлопоты, но полагал, что с рождением сына их будет меньше. Роковое заблуждение. Один ушлый его приятель предупреждал, что, родив, красавицы отвязываются. Разбирался в предмете.

Новый муж Андрей легко принял Оксану вместе с трехлетним сыном, что тоже, конечно, указывало на благородство натуры и определенные возможности. Маленькому Кириллу была тут же пожалована целая игровая комната, а совсем скоро и крохотная сестренка. За этим дело не стало. С тех пор Кирилл мог ощущать себя сыном двух отцов, из коих одного – вечно веселого и мускулистого – можно было видеть каждый день, просить о покупке щенка сенбернара и звать по имени. Второго же – лысоватого и назидательно-раздумчивого, коего и надлежало именовать «папой» и никак не по имени, Кирилл мог наблюдать в основном по субботам дважды в месяц, и иногда ему это казалось чересчур часто. В таких случаях мама Оксана, добрейшая женщина, увещевала сына, настаивая на запланированной встрече.

Теперь, когда сыну шел двенадцатый год, его запросы в сфере познания и потребления окружающего мира серьезно повысились и укрупнились. Их география охватывала уже пару сытых и симпатичных европейских стран. Впрочем, в Италии он еще не был, чем Дмитрий Олегович не преминул воспользоваться. Он поступил взвешенно и политически грамотно. Кирилл заканчивал этот год вроде бы без троек, если не считать одной – по биологии. Дмитрий Олегович объявил, что недельный тур в Римини с двадцать первого мая – это заслуженный приз. В связи с чем последнюю декаду месяца можно было и не доучиваться. Сын, который Италией, может быть, и не бредил, идею в данной упаковке очень даже поддержал.

В вагоне первого класса вольно гуляла кондиционированная прохлада. За окнами быстро плыла провинция Эмилия-Романья.

– Смотри-ка! – закричал Кирилл, не отрываясь от окна. – Катушки на поле!

– Это сено, – определил Дмитрий Олегович, – это у них вместо стогов… Правда, в мае почему-то…

С первого дня тура он пребывал в некотором напряжении. И постоянно вспоминал другую поездку по этому же маршруту. Та двенадцатилетней давности поездка была счастливейшим событием его жизни. Теперь в этом уже не было сомнений.

Когда они подъехали к станции Имола и в окне поплыли чистенькие бежевые и кремовые коттеджи. Кирилл осведомился:

– А вот этот город – он тоже древний?

Дмитрий Олегович уверил:

– Конечно. В Италии не древних городов нет.

– А вот наш, Мизано, и не древний совсем, – возразил сын, и похоже, просто из чувства противоречия, – там отели одни.

Здесь на станции Имола двенадцать лет назад у них проверили билеты, и Оксана, поблескивая глазами, сразу же предложила перебраться в первый класс. Просто так, из любопытства и для опыта. Они ехали во втором. В первом, и вправду, было полно пустых мест. Напротив оказался седой полный сеньор, который не столько читал «Репубблику», сколько таращился исподтишка на Оксану – гибкую, загорелую, русоволосую. Потом снова слева и справа летели виноградники и светло-зеленые лужайки. Оксана время от времени радостно стискивала его кисть и шептала: «Смотри! Смотри! Вон там!» Пожилой сеньор буравил глазками мимо «Репубблики». Сбоку студенты открывали банки с пивом.

Путь с Оксаной остался в темной придонной глубине памяти, в иной эпохе. В предшествующем миллениуме.

В Болонье им нужно было пересаживаться на «Евростар», идущий до Флоренции. Сто или сколько там километров он просто обязан был одолеть за полчаса. Иначе Кирилл бы ему не простил.

Участок пути от Болоньи до Флоренции был замечателен. Дорога тут рассекала Апеннинский хребет, заставляя поезд то и дело нырять в долгие тоннели.

…Им с Оксаной не хватило тогда сидячих мест в вагоне. Он был переполнен, и они отправились по составу до ресторана. Тут у стойки бара он купил две маленькие бутылки с белым вином и вернулся к ней за столик. Они сидели на потертых сиденьях друг напротив друга, потягивая вино и наблюдая мелькание зеленых склонов с белыми вкраплениями домов. В эти именно минуты его посетило то ослепительное бесподобное ощущение счастья, которое позже уже не баловало. Оно, в сущности, и не должно посещать человека часто.

Когда отец с сыном вышли из-под длинного козырька вокзала, солнце уже набрало полуденную мощь. Воздух был сух и горяч. Зной источали старые стены домов и светлая плитка, которой выложены были узкие тротуары. Выход из тени под яростные лучи казался переходом в иную реальность. Кирилл прилипал к витринам, хмыкая и копая в носу. Потом на маленькой площади, мощеной могучими плитами, он вволю поплескался под водяной струей, бьющей из львиной пасти.