Аня Архипова - Выхода нет

– Ты пила, что ли?! – крикнула она и вписала меня в стену уже за дверью кабинета.

– Ну выпила пару бокалов, но сон-то крепкий. Я давно так крепко не спала, Тань. Дай обниму тебя, – потянулась к подруге.

– Я тебе сейчас так пропишу, что ты быстро в себя придешь!

– Бей!

Передо мной стояла подруга, чью жизнь я знаю по каждому квадратику, из которой она складывалась. И вот сейчас вижу ее той двадцатилетней в очках и с косой по пояс и понимаю, что она действительно может ударить. Не верить оснований не было, но если уж шкодить, то шкодить по-крупному.

– Маш, ты реально белочку призвала? – недоумевала.

– Бей, говорю, мне ничего не будет!

А что, может, старик Фрейд реально был прав, и его «королевская дорога в бессознательное» иногда приводит к вот таким любопытным реалистичным снам? Скучаешь по Ленинграду – едешь в Санкт-Петербург, скучаешь по Есенину – едешь в Рязань, скучаешь по себе двадцатилетнему – едешь в две тысячи восьмой. Когда смешиваются хроносы, эросы, космосы, получается забойный коктейль из сновидений.

Таня, не церемонясь, размахнулась и влепила по щеке крепкой ладонью так, что я почувствовала, как ряд нижних зубов встал по стойке смирно и готов был отдавать честь, но рано.

– Как же больно, – взвыла я и наконец-то пришла в себя.

– Всё? Успокоилась? – наклонилась Танька и усадила на край скамьи.

– Я не сплю.

И вот тут с приходом явно не прихода вовсе я пришла в себя.

С Танькой мы познакомились при поступлении. Она приехала из Клинцов («город-сказка, город-мечта» – это так она его называла – с семьюдесятью тысячами жителей и Танькой. Танька мечтала править, а поэтому почему-то пошла журналистом становиться Так мы с ней и стали. Потом вместе устроились стажироваться на радио. Она там и осталась, а я проработала недолго, потому что решила, что телевизор мне милее. Дружили мы близко, но нечасто, потому что характер у обеих пушка. То она взорвется, то я выстрелю. Несмотря на жизнь параллельно друг другу, сходились мы всегда в одной точке зрения. То она меня на место поставит, то я. То она мне жизнь испортит… Я ей никогда, между прочим.

– Я не сплю, Тань.

– Не спишь, конечно, уже десятый час. Ты понимаешь, что сейчас Аллочке пару сорвала? Ты понимаешь, что нас обеих она будет валить на экзамене?

– Со второго раза, – прошептала, поправляя нижнюю челюсть

– Что?

– Со второго раза сдадим. Я это помню точно. В первый завалит на вопросе про авторские права.

– Маш, я больше не могу это слушать.

Танька перекинула сумку через плечо и пошла вдоль по коридору на солнечный свет из окон, где был проход к центральному фойе.

– Тань, постой!

С того момента всё приобрело другие цвета. Этот цветной сон психопата быстро превратился во вполне осознанную реальность, в которой появилось место дикому и странному чувству под названием «что за фигня?».

– Что за фигня, Тань?

– Ты не спишь, – резко, не оборачиваясь, бросила она в меня.

– Не сплю.

– Смотри, в себя пришла, – едко так подколола.

– Не пришла.

– Еще раз ударить?

– Не стоит, – на шаг назад всё же отступила, мало ли ее переклинит.

– За кофе пошли! – не оборачиваясь, но так же зло бросила в меня предложением.

– Кофе да, кофе сейчас очень надо.

Мы шли по длинному стеклянному солнечному коридору, который соединял старое и новое здания университета. Я понимала, что всё сейчас происходит просто как в состоянии дежавю – это уже было. За все эти пятьдесят метров коридора я даже приняла мысль, что всё, что произошло в моей жизни после две тысячи восьмого года – это и был сон, а сейчас я просто снова проснулась. Страшный сон студента – еще и еще раз возвращаться в альма-матер, диплом которой уже давно пылится где-то в неразобранных коробках. За все годы работы никто никогда и не спрашивал у меня этот диплом.

Навстречу шли знакомые люди, которых я не видела уже лет десять, и все они здоровались, улыбались. Караван бодрых скитальцев – от кабинета к кабинету, от звонка до звонка.

– Виталик идет, улыбайся, – обернулась, прошипела.

– Кто? Виталик?

Ну и тут, конечно, как в слоу-мо проплыл он – тот, чей голос и глаза я уже из памяти начала стирать.

– П’ивет, – пронесся мимо.

Но нет, голос-то как раз и не забыла. И речевые дефекты тоже.

– Остановись! – одернула я Таню за рукав. – Только давай сейчас серьезно.

– Ну, серьезней некуда, – остановилась, уставилась на меня, ждала каминг-аута, по ходу. Наверное, с таким лицом его все ждут – слегка не в себе, но серьезным.

– Какое сегодня число?

– Шестнадцатое мая.

– Год?

– Две тысячи восьмой.

– Да нет, я сплю, – отмахнулась.

Ответа и повторения пощечины уже не ожидалось. Таня просто развернулась и пошла в сторону буфета. Молча.

А теперь представьте, что в такую ситуацию попали вы. Представили? Ну-ну, и что бы вы делали? Кричали по всем углам и коридорам, что всё это шоу Трумана и верните меня обратно в мой две тысячи двадцатый? Обычно таких смельчаков по-тихому увозят в места не столь отдаленные поспать под капельницей. По мне, такая перспектива ну так себе. А еще помните, накануне две тысячи двадцатого кто-то хорошо закусил мышкой – и всё в нем пошло не по плану. Интересно, сколько нас таких китайцев ходит по свету?

Я стояла среди яркого стеклянного коридора, а всё вокруг как будто замерло. Знаете, бывает так, когда ну очень уж поражен, ошеломлен, удивлен происходящим. Как выпускница филологического факультета могу сказать, что много еще синонимов можно подобрать к слову «черт бы его побрал», но, пожалуй, не продолжу. Приняв в ту минуту всю странность происходящего, я просто пошла за кофе.

На улицу вышли уже спокойнее. Я молчала. Медленно дышала и задерживала дыхание: вдох-выдох, вдох-выдох. Леночка так учила. В стаканах растворимый кофе, в голове ни одной мысли.

В нос ударил аромат сирени и цветений, но чихать не начала. Аллергия на весенние запахи у меня случилась только в двадцать семь лет. А тогда, в двадцать, я еще могла дышать полной грудью, и нос мой не требовал спрея. Сели на лавку под памятником академику Петровскому и уставились в перспективу. Всё это происходило молча, без вопросов и тем более каких-либо ответов. Потому что какие могут быть ответы, когда ты попал в шок-контент.

– Ты сегодня переплюнула даже карточные бои Фролова с Лиманским, – стало ее отпускать. Заговорила наконец со мной.

– Может, я умерла и так выглядит ад?

– Я с такой мыслью каждый день просыпаюсь.

Запивая события последнего часа отвратным пойлом, только сейчас начала понимать, как хорошо, что купила домой кофемашину. Уже лет девять я не чувствовала этого вкуса, этих запахов весны и пыльной дороги, не видела этой улицы и этого здания. И я рада, что всё это ушло из моей жизни. Ушло все, кроме Таньки. Да, пожалуй, ей уходить от меня совсем не нужно. Кто еще будет приводить меня в чувства?