Михаил Немо - Либертанго

Стенать не запрещается, а вот если поднимешь зад хоть немного, командир, сука, сразу примечает, фамилию твою выгаркивает – зад сам опускается, на колючки тебя насаживает. Йоси-то еще хуже, наверное, приходится. Он в неосознанном еще возрасте заключил союз с Богом – крайней плоти лишился. Сейчас, небось, лишний бы раз подумал, с кем стоит союз заключать, а с кем – не раньше, чем пустыню эту одолеешь в терновом венке на член надетом. Зато, когда доползет, будет хвастать, что верблюжью колючку поимел…

Справа – прикладом, слева – запястьем… Прикладом, запястьем… Ну, хорошо: Йоси, положим, будет чем похвастать, а мне? Пустыню эту я, конечно, ни в жисть не забуду. Это зенит славной моей службы – больше интересного в этой учебке не предвидится. Да, в общем, и не было. Ну, спать не давали. Ну, гоняли строем туда-сюда. Плед складывать научили хитроумно: в шестнадцать слоев (полезнейший навык, ага). Пострелял немного: М-16, «Узи»… Крав мага – контактный бой – вообще несерьезно. На сторожевой вышке ночами торчал – базу охранял (а на деле книжку читал, прожектор направив внутрь башни через люк – личное ноу-хау).

Колючки эти – однозначно – кульминация службы, ее (терновый) венец. А дальше? Курс скоро заканчивается. Так если б хоть воевать отправили! Но с дипломом экономиста на войну не отправят. Тем более войны особо и нет. Так: террористы, мелкие конфликты… В бухгалтерию какую-нибудь посадят, буду три года бумаги перекладывать. Другое дело – на гражданке…

– Взвод!!! Кто! До веревки! Дополз! Лежать! Не вставать! Ждать остальных!!!

Командир, сука, говорить вообще не умеет, только орет: неважно, в поле или в казарме – лишь бы глотку драть. Видно, что удовольствие получает.

Всё, дополз. Щекой на приклад – буду отдыхать, неподвижно. Йоси вон тоже прикорнул. А другие, кто там еще сзади волочится, пусть не торопятся – спешить некуда. Как поднимемся – командир, сука, еще что-нибудь придумает. Хотя, всё лучше, конечно, чем среди терний ползать…

– Разворот! Лежа! Мизрахи!!! – зад опустить!!! Всем! Ползти! Обратно!!!

В душевой Макс стянул брюки и содрогнулся: ниже трусов ноги были ярко-багрового цвета. Нагнулся – краснота распалась на тысячи точек: мелкие – уколы от шипов, и крупные – подсохшие капельки крови там, где шипы входили достаточно глубоко.

Снял трусы и шагнул под душ. Намылился… Стать бы достаточно скользким…

Макс сидел на сторожевой вышке в семи метрах над землей, зажав винтовку между коленей, прикладом в пол. В темноте. В одном ботинке. Второй ботинок стоял рядом, из него торчал носок. Нога зябла. Ничего, скоро забегают…

Вообще, способов закосить армию была масса, и самые оригинальные передавались из уст в уста, становясь анекдотами. Имелись и специфически «русские» варианты. Позднее одна из историй обросла совсем уж неправдоподобными деталями и стала похожа на куст развесистой клюквы, но в те времена имела еще пристойный вид: психиатр в военкомате просит что-нибудь нарисовать. Призывник (родом из бывшего СССР) рисует дерево, а рядом нечто косматое, на цепи. Психиатр требует комментариев. Парень на умышленно дурном иврите, старательно рифмуя, объясняет: «Это – кот научный (не «ученый»!). Направо идет – песни поет, налево глядит – рассказы говорит». Согласно изустному приданию, психиатр, сраженный силой классических русских образов, тут же выписывает белый билет, в который раз подтверждая, что Пушкин (даже в чужих палестинах) – наше всё.

Но Макс упустил момент, когда можно было – еще в военкомате – задурить психиатра. Теперь он внутри системы, и чтобы из нее выбраться, необходимо отличиться по-настоящему. Оставалось найти способ, продумать детали и выждать подходящий момент. И уповать.

Момент наступил в ближайший шаббат : на всю ночь с пятницы на субботу в казарме оставили гореть свет. Так делали всякий раз: в пятницу, с заходом солнца, полагалось либо гасить свет и не включать до следующего вечера, либо оставить его гореть на всю ночь и весь следующий день – в течение суток прикасаться к выключателю запрещалось. Этот порядок бесил всех и даже, несомненно, самого командира, обязанного уважать религиозные чувства солдат. А религиозными чувствами во всем взводе обладал лишь Моти – ссутуленный ушлепок в вязаной ермолке – кипе́ . Это его все благодарили за «удовольствие» спать ночью при свете. И ему же Макс лично был благодарен за предоставленную возможность.

Йоси, занимающий соседнюю с Максом койку, так что они пользовались общей тумбочкой, должен был в четыре утра заступить на дежурство (Макс тщательно сверился с графиком на стене). Сам же он в два ночи отправлялся на вышку, где до шести утра должен был обшаривать прожектором подступающую к базе пустыню.

Записку приготовил заранее. Выводя на бумаге ивритские буквы, дергался от отвращения: текст было бы сложно превзойти в пошлости. «В моей смерти прошу никого не винить». Всё! Именно так: чем банальнее, тем лучше. Никакой фантазии, только клише – вернее сработает.

Сама по себе записка и текст в ней – пошлятина. Но осознанная пошлость перерастает в противоположность, становясь актом творчества. (Аналогично, будучи осознанной , необходимость обращается в свою противоположность – свободу.) И если уж действительно покидать этот мир, то никаких записок, тихо и незаметно. «Не винить»… Кто здесь может быть виноват? Ведь это между тобой и… Тем Парнем – ваши, можно сказать, интимные с Ним дела.

Из-за казарм вынырнули и начали стремительно приближаться фары армейского джипа «Суфа». Похоже, сработало – как раз четыре утра. Значит, Йоси встал, обнаружил на тумбочке записку (спасибо Моти за иллюминацию) и отнес дежурному офицеру. Дальше – дело техники. Весь замысел, конечно, шит белыми нитками, но должен прокатить. Не оставят же они меня после этого с винтовкой наедине!

Входя в роль, Макс уткнул глаза в пол. Тут до него дошло, что он и рукой вполне смог бы достать курок. Для чего же было, спрашивается, снимать ботинок? Но тем лучше – он же «псих»!

Хлопнули дверцы джипа, по железной лестнице застучали ботинки, и на вышку ворвались командир с мощным армейским фонарем и дежурный офицер с Максовой запиской в руке.

– Почему снял ботинок?! – рявкнул командир, шаря лучом.

– Жарко, – буркнул Макс, не поднимая взгляд.

– Не слышу!

– Жарко! Нога вспотела!

– Дай сюда. – Командир выдернул у Макса винтовку. – Надевай ботинок, едешь с нами.

До восьми утра он просидел в комнате дежурного. Тот дремал за столом, Макс притулился в углу на стуле. В восемь появилось начальство и было введено в курс дела.

– Со студентами вечные проблемы, – только и сказало начальство, вручая бывшему студенту запечатанный конверт.