Михаил Немо - Либертанго

Решение тогда пришло внезапно. Настал день, и Макс осознал свою свободу.

Возле американского консульства улицу запрудила толпа, оказавшаяся очередью за бланками каких-то анкет. Основную массу составляли немолодые люди еврейского облика, и Макс чувствовал, что к нему относятся настороженно: высокий рост и арийская внешность наводили и без того напуганных людей на мысль о провокаторе. Это позабавило: всё лучше, чем быть частью толпы!

Потершись в очереди, удалось выяснить, что те, кому достанутся анкеты, должны их заполнить, отдать в консульство и ожидать. Возможно, несколько лет. Судя по размеру толпы, это могло оказаться правдой.

Ждать несколько лет неизвестно чего Макса не устраивало. В той же очереди он узнал, что существует возможность подать документы на выезд в Израиль: перспективы там более реальны, хотя и менее заманчивы.

Записавшись на всякий случай в какой-то листок (активист со списком окинул «еврея» недоверчивым взглядом), Макс отправился домой. Было над чем поразмыслить.

За недостатком информации приходилось оперировать символами. Америка символизировала «звериный оскал капитализма» и по-прежнему виделась вожделенной страной ненужных друг другу людей. Страной, где справедливо царствует невидимая рука свободного рынка, и фактически отсутствует идеология (американская идеология потребления – «джинсы, жвачка и кока-кола» – на фоне подступающего тотального дефицита выглядела невинной и даже желанной; кока-кола и вовсе представлялась божественным напитком, на запредельность коего пепси местного розлива лишь намекала). В Америку очень хотелось.

Про Израиль он знал и того меньше. Подобно Америке, это государство символизировало «запад», «капитализм» и «врага», но, вроде бы, в меньшей степени. Единственно достоверным был ничтожный размер страны, что вызывало ощущение несвободы. Казалось, в подобной тесноте всегда найдется кто-нибудь, чтобы стоять над душой. В Израиль хотелось не так, как в Америку. И всё же отъезд туда стал бы возможностью начать наконец самостоятельную жизнь.

Синица или журавль? Синицу, раз ухватив, трудно отпустить. Это, конечно, был компромисс, но не такой страшный, как продолжение учебы в институте. Учиться Макс вообще больше не собирался. Он предвкушал начало новой, настоящей жизни.

ОВИР, нескончаемый список документов. Среди прочего требуется согласие родителей на его отъезд. Отец, по-прежнему недовольный, намекнул, что согласия может и не дать – из принципа. Макс в ответ тоже намекнул, что если отец пойдет на принцип, то в ОВИРе вместо согласия получат свидетельство о его, отца, смерти. В шутке, несомненно, была огромная доля шутки.

К счастью, отец вскоре свыкся с мыслью, что сын уезжает. Тем более что вокруг теперь многие уезжали, а по мнению отца многие не могли быть совсем уж неправы.

Коммунистическая власть не признавала двурушников: Макса лишили советского гражданства (пришлось написать заявление о добровольном отказе и заплатить изрядную сумму). Но жалеть не стоило: скоро у него будет новое гражданство, получше прежнего.

Помимо родителей в «Пулково» провожали друзья. Все понимали: в этой жизни они уже вряд ли встретятся. Разве что при каких-то небывалых, фантастических обстоятельствах.

Саня пришел «на рогах» и ломился через барьер проводить друга до самолета. Он готов был лететь с ним хоть в Израиль, хоть к чёрту в пекло. Таможенники смотрели строго. Родители Саню удерживали, опасаясь скандала. В последний момент Янка сунула Максу фотографию, которую тот пихнул в карман брюк.

Пройдя за турникет, он остался один. Было страшно. Голову разрывали крики, сквозь них проступало слово «навсегда».

До рейса оставалось два часа. Макс побродил по залам, поглазел на магазины и бары…

На стене – телефон-автомат в овальной капсуле. В кармане обнаружилась мелочь. Родители уже, наверное, дома…

Он снял трубку, набрал номер на диске.

– Привет. Да-да, это я. Я! Вот, передумал лететь, сейчас приеду домой.

Возникла пауза.

– Шучу, шучу, – испугался Макс. – Мелочь в кармане нашел, не пропадать же… Всё нормально, я тут гуляю пока… Нет-нет, не пропущу, не волнуйтесь… Конечно-конечно… Ну всё, давайте. Счастливо…

В самолете, наконец, отпустило: как только затылок впечатало ускорением в подголовник, крики в голове унялись.

Потом была пересадка в Братиславе, ожидание самолета на Будапешт.

В Венгерском аэропорту предстояло провести ночь. Пойдя в туалет, Макс испытал потрясение. Прежде ему при одной мысли об общественном туалете хотелось зажать нос. Здесь же пахло… Нет, здесь вообще не пахло! И играла классическая музыка. И никого не было.

Расстегнув брюки, он навис над писсуаром – сияющий фаянс и сверкающий никель. Долгие часы в сидячем положении сказались: что-то внутри не хотело открываться и выпускать жидкость. Он стоял и едва заметно покачивался. Пятка – носок. Носок – пятка. Пятка – носок… Левая рука безвольно свисала, но ей хотелось иного – упокоиться, спрятаться, согреться. Тогда, из последних сил, она проникла в карман брюк.

Мятая картонка.

Вытащил, поднес к глазам. Взгляд едва фокусировался. Черно-белый снимок: Янка в хайратнике и с гитарой. На обороте, с трудом удерживая фокус, прочел:

Желтый лист плывет.

У какого берега, цикада,

Вдруг проснешься ты?

Берег превратился в узкую полосу огней, видимую лишь с гребня волны. На таком расстоянии от берега уже ходят все эти морские гиганты – лайнеры, сухогрузы, танкеры… Справа и слева видны их движущиеся огни.

Воображение рисует жуткие сцены: гигантская, расходящаяся от судна волна накрывает, перехлестывает и закручивает в удушающем водовороте. Корабельный винт рубит тело в куски, акулы яростно кидаются пировать…

Привычные страхи – глупы, но простительны.

Плыву.

Вряд ли меня подберет корабль: в темноте среди волн голову никак не заметишь, тем более с высоты палубы. Чудес, впрочем, никто не отменял…

Но если и подберут, то пускай не сейчас, а позже – когда буду плыть достаточно долго. Когда забуду, откуда плыву. Забуду, кто я, откуда родом, имя, возраст, семью, язык… Забуду, что делал. А главное, что мог сделать. Забуду всё, что только можно забыть. Забуду самого себя…

Вот тогда – пускай вытаскивают и везут, куда угодно. А я буду лишь смотреть в изумлении, как новорожденный.

На небе россыпь. Одна из звезд становится ярче, стремительно приближается. Несется прямо сюда!

Ура! Меня встречают пришельцы – пришли за мной! С пришельцами я готов – прямо сейчас – хоть куда, на любой край Вселенной. Всё, что я пока еще помню, в их мире не будет иметь значения.