Жюль Верн - Кораблекрушение «Джонатана»

Ведь все это принадлежало ему. Все эти продукты, накопленные ценой бесконечных лишений, были его собственностью. Ради личных, а отнюдь не ради общественных интересов он обрекал себя на недоедание. Так что коли уж возникла необходимость изъять у него продукты, пусть ему оплатят их стоимость!

Раньше такие доводы вызвали бы у Кау-джера только смех. Но теперь он спокойно выслушал Паттерсона и заверил его, что в данном случае нет никакого грабежа и что все изъятое у него для общественного блага будет оплачено по надлежащей цене.

Скряга тотчас же перешел от протеста к жалобам: «На острове Осте так трудно с продовольствием! Такие высокие цены! За каждую мелочь приходится платить втридорога!..» Кау-джер был вынужден долго торговаться с ним, но зато, когда они договорились о сумме предстоящей оплаты, Паттерсон сам помог перенести продукты.

Наконец, часам к шести вечера, все найденные припасы были сложены на площади, образовав целую гору. Оценив на глаз эту груду и мысленно добавив к ней запасы из Нового поселка, Кау-джер рассчитал, что при строгой экономии продуктов должно хватить примерно на два месяца.

В тот же вечер приступили к раздаче продовольствия. Эмигранты подходили по очереди и получали паек для себя и для семьи. Они удивленно таращили глаза при виде такого изобилия, ибо еще накануне полагали, что находятся на пороге голодной смерти. Все происходившее казалось им чудом, и сотворил это чудо Кау-джер.

А тот, покончив с раздачей, вернулся в сопровождении Гарри Родса в Новый поселок к Хальгу. С радостью убедились они, что состояние больного, возле которого непрерывно дежурили Туллия и Грациэлла, продолжает улучшаться.

Успокоенный Кау-джер приступил к осуществлению плана, намеченного им во время последней долгой бессонной ночи. Обратившись к Гарри Родсу, он сказал:

— Мне надо серьезно поговорить с вами, господин Родс. Прошу вас следовать за мною.

Строгое, чуть ли не страдальческое выражение лица Кау-джера поразило Гарри Родса, молча повиновавшегося правителю. Они вошли в комнату, тщательно заперев за собою двери.

Через час они вышли. У Кау-джера был обычный невозмутимый вид, а Гарри Родс, казалось, преобразился от радости. Кау-джер проводил его до порога и протянул на прощание руку. Прежде чем пожать ее, Гарри Родс низко поклонился и сказал:

— Можете положиться на меня!

— Полагаюсь, — ответил Кау-джер, провожая взглядом своего друга, исчезавшего в ночи.

После ухода Родса Кау-джер позвал Кароли и отдал ему необходимые распоряжения, которые индеец выслушал, как всегда, без пререканий. Затем неутомимый правитель в последний раз пересек равнину и отправился, как и накануне, в Либерию, чтобы там провести ночь.

На рассвете он подал сигнал к подъему. Вскоре все колонисты собрались вокруг него.

— Остельцы! — сказал среди глубокой тишины Кау-джер. — Сейчас мы в последний раз произведем раздачу продуктов. В дальнейшем они будут продаваться по ценам, установленным мною в соответствии с интересами остельского государства. Деньги имеются у всех, поэтому никому не угрожает голодная смерть. Впрочем, колонии нужны рабочие руки. Всех трудоспособных обеспечат оплачиваемой работой. С этого дня труд становится законом.

Всех людей удовлетворить невозможно, и, конечно, некоторым колонистам эта короткая речь пришлась не по вкусу. Но большая часть присутствующих была в восторге. Головы поднялись, спины выпрямились, словно людям придали новые силы.

Наконец-то кончилось бездействие! Они еще годны на что-то! Они еще смогут принести пользу! Колонисты приобрели и обеспеченную работу, и уверенность в завтрашнем дне.

Раздалось могучее «ура!» Мускулистые руки, готовые к действию, протянулись к Кау-джеру.

И тогда, как бы вторя толпе, чей-то голос издалека позвал Кау-джера. Он обернулся и увидел в океане «Уэл-Киедж», которой управлял Кароли. Гарри Родс стоял у мачты и махал рукой, посылая прощальный привет другу, в то время как шлюпка, позолоченная солнцем, на всех парусах летела вдаль.

Кау-джер тут же приступил к организации работ. Всех, предложивших свои услуги (а надо сказать, что их было подавляющее большинство), он принял на работу и разделил на группы, которыми руководили десятники. Одни начали прокладывать дорогу, соединявшую Либерию с Новым поселком, других направили на переноску сборных домов, построенных где попало. Теперь, по указаниям Кау-джера, здания устанавливали в строгом порядке: одни параллельно, другие — перпендикулярно бывшему жилищу Дорика, неподалеку от сгоревшего «дворца» Боваля.

Вскоре строительство развернулось полным ходом. Дорога удлинялась на глазах. Дома размещали среди пустовавших участков — будущих садов. Широкие улицы придавали Либерии вид настоящего города, тогда как прежде она больше напоминала наспех разбитый лагерь. Одновременно начали очищать территорию от мусора и нечистот, скопившихся за зиму.

Прежний дом Дорика оказался первым зданием, более или менее приспособленным для жилья. Эту легкую постройку разобрали и перенесли на новое место. Правда, она была еще не совсем закопчена, но строители уже укрепили стены, поставили стропила и разделили помещение перегородками.

И вот 7 ноября Кау-джер вступил во владение этим домом. Планировка его была очень проста: в центре продовольственный склад, а вокруг него ряд смежных помещений, двери которых выходили на север, запад и восток. Комната же, расположенная на южной стороне, не имела выхода наружу, и в нее можно было попасть только из других помещений.

Над дверьми висели деревянные таблички: «Управление», «Суд», «Милиция». Назначение комнаты на южной стороне пока еще оставалось неизвестным, но вскоре пошли слухи, что там будет тюрьма.

Итак, Кау-джер уже не полагался всецело на благоразумие себе подобных. Для упрочения власти потребовались милиция, суд и тюрьма. Его долгая внутренняя борьба привела к поражению: он признал необходимость самых крайних мер, без которых — из-за несовершенства человеческого рода — невозможно пойти по пути прогресса и цивилизации.

Но все эти учреждения служили лишь остовом будущего государственного аппарата. Для выполнения административных функций требовались служащие, и Кау-джер незамедлительно назначил их. Хартлпул был поставлен во главе милиции, состоявшей из сорока человек. В суде Кау-джер оставил за собой пост председателя, а текущие дела поручил Фердинанду Бовалю.

Такое назначение могло бы показаться странным, но это был уже не первый случай. Выплата жалования и продажа продуктов теперь очень усложнились. Обмен труда на продукты с появлением денег требовал сложных расчетов. На должность бухгалтера Кау-джер назначил того самого Джона Рама, который поплатился своим здоровьем и состоянием за пристрастие к легкой жизни. Каким образом этот никчемный человечек очутился в колонии? Наверно, он и сам не смог бы ответить на это. Просто он поддался смутным мечтам о красивой жизни в неведомой стране, а вместо этого грубая действительность преподнесла ему зимовку на острове Осте.