Жюль Верн - Малыш

С каким глубоким сожалением Малыш всматривался в этих дорогих для него людей, постаревших, изнуренных от непосильного труда, на маленькую Дженни, такую бледную и слабую! Его сердце разрывалось. Сисси, плача вместе с обеими женщинами, старалась их утешить, говоря:

— Ваши несчастья теперь кончились, благодаря вашему приемному сыну.

— Благодаря ему? Но что же он может сделать, — спросили они с удивлением.

Малыш от волнения не был в состоянии отвечать.

— Зачем привел ты нас в эти места, напоминающие нам грустное прошлое? Скажи, Малыш, для чего заставляешь ты нас страдать при виде этой фермы?

— Зачем? — спросил, едва владея собою, Малыш. — Отец мой, мать моя, мои братья, идите все за мною!

Он повел их на середину двора, где росла небольшая елка.

— Дженни, — сказал Малыш, обращаясь к девочке, — видишь это деревцо? Я посадил его в день твоего рождения. Ему восемь лет, как и тебе.

Китти, которой это напомнило те дни, когда она была счастлива, зарыдала.

— Дженни, дорогая моя, — продолжал Малыш, видишь этот нож? Это первый подарок, полученный мною от бабушки, которую ты едва знала. Возьми же его и рой землю около елки.

Дженни, ничего не понимая, встала на колени и начала рыть в указанном месте. Вскоре нож ударился обо что-то твердое, оказавшееся глиняным горшком, который был вынут Дженни. Присутствующие смотрели молча на происходившее.

В горшке оказались камешки.

— Господин Мартен, — сказал Малыш, помните, как вы мне каждый вечер давали камешек, когда были довольны мною?

— Да, дитя мое, и не было ни одного дня, чтобы ты не заслужил его.

— Их столько же, сколько было дней, проведенных мною на ферме. Сосчитай же их, Дженни, если только ты умеешь считать.

— О да! — ответила девочка, принявшаяся тотчас же считать их, откладывая кучки по сотням. — Тысяча пятьсот сорок, сказала она.

— Совершенно верно, — ответил Малыш, — это составляет четыре года, прожитые мною в твоей семье, Дженни, ставшей и моей семьей!

— А эти камешки, — сказал Мартен, единственная награда, полученная тобою от меня… Я надеялся обменять их когда-нибудь на шиллинги.

— А для вас, отец мой, они теперь обратятся в золотые монеты!

Ни Мартен, ни его семья не могли понять, что он хотел сказать этим. Откуда могло взяться у Малыша столько денег?

— Я счастлив, дорогие мои, — продолжал между тем Малыш, — что могу отблагодарить вас за все, сделанное вами для меня! Эта земля продается. Вы купите ее, восстановите ферму, в деньгах у вас недостатка не будет. Вы будете у себя дома, на собственной земле.

И Малыш рассказал им всю свою жизнь с той минуты, как он расстался с ними. Сумма, которую он отдавал в их распоряжение, составляла тысячу пятьсот сорок фонтов — целое состояние для бедных ирландцев!

Семья Мак-Карти прожила три дня в Сильтонской деревне с Малышом, Бобом, Сисси и Грипом. После трогательного прощания последние вернулись в Дублин, где утром 13 апреля магазин Малыша раскрыл опять свои двери.

Так протек этот 1887 год, который мог считаться счастливейшим в жизни этих людей. Малышу было в то время шестнадцать лет, и состояние его благодаря покупке груза «Дорис» составляло двадцать тысяч фунтов. Правда, часть этой суммы принадлежала его компаньонам — Грипу с женой и Бобу. Но разве все они не составляли одну семью?

Что касается Мак-Карти, то, приобретя двести акров земли на выгодных условиях, они купили скот и устроили прекрасную ферму. Вместе с счастьем и довольством к ним вернулись силы и здоровье. Подумать только: ирландцы, простые арендаторы, сделались вдруг собственниками, работавшими лишь на себя!

Малыш же не забывает и никогда не забудет, что он их приемыш, и, может быть, настанет день, когда еще более крепкие узы соединят его с этой семьей. Ведь Дженни уже десятый год, она обещает быть красивой девушкой, а что она ею крестница, то ведь это не мешает. Значит, почему бы и нет?..

Таково по крайней мере мнение Бирка.

Общепринятый взгляд всех ирландцев, сделавших, однако, исключение для Парвелля, когда этот «некоронованный король Ирландии», как его называли, управлял несколько лет спустя (1879) знаменитой «национальной лигой», образованной для осуществления аграрной реформы.

Таков был голод 1740–1741 годов, унесший 400 тысяч ирландцев, от голода в 1847 году погибло до полумиллиона ирландцев и почти столько же эмигрировало в Новый Свет.

С 1870 года фермеры не могут быть выселены, не получив вознаграждения за обработку земли.