София Лоренцо - Карина

Я познакомился с ней совершенно случайно. В тот вечер я возвратился в отель после одного торжественного официального приема, на котором, как обычно, давали много несбыточных обещаний, вели беседы ни о чем и были вежливы по поводу и без. Я очень устал от этих показушных пустых разговоров и просто хотел лечь спать. Было уже достаточно поздно.

Она стояла за стойкой администратора и выдавала ключи от номера. Когда я ее увидел, меня поразил отпечаток усталости на лице и какая-то загадочная грусть во всем ее облике. Но также меня поразили ее огромные зеленые глаза, которые сразу меняли первое впечатление. В них горел огонь внутренней силы и жизненной мудрости. Я понял, что передо мной стояла женщина, которая может понять меня с полуслова. Огонь в ее глазах говорил, что дух ее порой можно было согнуть, но сломать его было невозможно. Неожиданно для себя я оказался в плену этой силы и не смог просто взять ключ и уйти. Я заговорил.

«Good evening», было первое ее приветствие на английском. Она говорила с британским акцентом. В тот момент я совершенно не мог себе представить, что она могла быть из России. В ее внешности не было ничего типично русского. Только длинные каштановые волосы, собранные на испанский манер, немного говорили о славянских корнях. Сразу же, когда она узнала, что я живу в Испании, мы, к моему удивлению, перешли на испанский. Мы едва успели обменяться парой фраз, как вдруг погас свет. В прекрасно организованном берлинском мегаполисе такое случается очень редко. Немцы обычно добросовестно следят за порядком во всем. По неизвестным причинам без света остался весь квартал. В отеле включилось экстренное освещение и среди некоторых постояльцев возникла паника. Они спускались из номеров к администратору и задавали возможные и невозможные вопросы. Она старалась всех успокоить и пыталась прояснить ситуацию. У меня появился повод остаться возле нее на следующие пару часов, а, как потом оказалось, на несколько лет…

Наш первый разговор продолжился в длинной цепочке разговоров, которые мы вели в самых неожиданных местах: ночью, сидя на полу в отеле в Вене, на кухне моей квартиры в Мадриде, в еврейском квартале в Париже, в российском посольстве в Берлине… Только к ней, в Россию, я так и не смог доехать. Русские всегда находили повод, чтобы не дать мне визу. Это было связано с моей профессиональной деятельностью.

Для себя я назвал ее Кариной (с итальянского carina – дорогая, также в переносном смысле – мое сокровище), потому что для меня она стала самой дорогой на свете. Я знал, что мое время уже ушло, что разница в возрасте более тридцати лет. Наши семьи, мои дети и обстоятельства никогда не позволили бы нам быть вместе, но когда в тот вечер я посмотрел в ее глаза, я не смог просто взять и уйти. Чувства захлестнули меня и оттеснили все доводы рассудка, которые пытался прокричать мой все анализирующий мозг.

Каждый раз, когда я заговаривал с ней, понятие времени, возраста, да и всего на свете для меня исчезало. Существовала только она и ее обаяние. Оно поглощало меня с головой и не давало закончить нашу историю, которая в действительности существовала только в моем воображении. Остановиться я был уже не в силах.

В тот первый вечер мы проговорили много часов напролет. Оказалось, что мы были в чем-то коллегами. Она только училась в университете по той специальности, по которой я уже был маститым профессором. Мы шутили на предмет нашей общей науки, шутили о жизни. Одинаковое чувство юмора придавало особенный оттенок нашим разговорам. Иногда я вспоминал некоторые его детали уже спустя несколько дней после разговора и смеялся от души, вспоминая наши общие шутки. В тот вечер мне расхотелось спать, однако, вскоре я решил уйти. Не хотелось показаться назойливым. Я уезжал на следующий вечер. Прощай, Карина, прощай, Берлин, прощайте, мечты… Я и не надеялся увидеть ее в другой раз и приложил все усилия, чтобы мы встретились на следующий день.

Я сидел у окна в старинном кафе на берегу Шпрее и пил виски, чтобы набраться храбрости и сказать ей, что не могу себе позволить увидеть ее сегодня в последний раз. Я уже понял, что должен был видеться с ней снова и снова. Был серый весенний берлинский день. Сыро и неуютно. Затянутое бесцветными облаками небо и витающая в воздухе пробирающая до костей влажность портили настроение. Ее улыбка при входе в кафе осветила всю улицу и мое сердце. Сразу стало тепло и уютно. Да и виски сделал свое дело. Ее синее весеннее пальто до колен и красный с синим шарф, ее зеленые глаза и каштановые волосы напомнили мне цвета рисунков Марка Шагалла. Мы мило поздоровались. Она села напротив и заказала чай с круассанами. Так началась моя с ней история…

Тогда ей было всего лишь 24, но по моим ощущениям между нами не было никакой разницы в возрасте. Ее дух был настолько крепок и зрел, что у меня иногда возникало чувство, будто она старше меня. Все дело в истории ее жизни. Карина рассказывала мне много о себе, история ее жизни поражала меня каждый раз все больше и больше. Она никогда не жаловалась на свою жизнь. Просто рассказывала, когда возникал повод или когда я задавал ей вопросы. За свои двадцать с небольшим она уже пережила столько, сколько многим не доводилось повидать за всю долгую жизнь. Больше всего меня поразила история о том, что привело ее в Европу и оставило здесь. Тогда для меня слово «Россия» ассоциировалось с понятием «темный лес». Из-за работы мне, естественно, приходилось сталкиваться с русскими. Но я никогда тесно с ними не общался, как-то не приходилось. Я начал открывать для себя новый мир, начиная с русской меланхолии, выражающейся уже в тональности «ля минор», с трагичности бытия и заканчивая огромным теплым русским сердцем, согревавшим меня везде и повсюду, независимо от того, сколько времени проходило между нашими встречами. На всех, кто не знал ее истории, она производила впечатление успешной молодой девушки с хорошим образованием, из замечательной семьи. Многие завидовали ей, думая, что ей все давалось очень легко и просто. Она улыбалась и ничего на это не отвечала. Только тень глубокой печали на мгновение пробегала по ее лицу.