Владимир Касютин - Фрумсум Фруниско

На фундамент памятника, затеянного к трёхсотлетию дома Романовых, большевики водрузили фигуру вождя с непропорционально длинной рукой. В народе статую прозвали стоп-краном. В первые годы революции у постамента торговали пивом, а туалеты не ставили, дабы досадить прежней власти.

Традиции не сдаются. Пролетарского вида граждане и гражданки утром выходного дня под сенью длани раскладывали на скамейке крупно нарезанную колбасу, разливали самодельный коньяк. Наглый крикливый отрок карабкался по пьедесталу.

Важными купцами да барынями сиживали мы в «Старой пристани» – ресторане-причале у Московской заставы, снятом в роли парохода в рязановском фильме «Жестокий романс». А в заведении на Молочной горе у торговых рядов биржи я едва не сгорел по прихоти бесшабашных официантов. Развели за спиной пламя до потолка, опаливая соседское мясо.

На Козловых горах костромские национальные общины демонстрировали традиции. Предводитель цыган честно признался, что не поёт, не пляшет, не играет на скрипке, не знает цыганского языка и вообще не цыган.

Гостей повезли на экскурсию на Исуповские болота к памятнику герою, отдавшему жизнь за царя. Вернулись туристы поздно, усталые и злые. Хотите верьте, хотите нет, они заблудились.

По утрам мы бегали купаться к Кремлю. Есть ли в России второй губернский город с пляжем в центре? Сами новгородцы предпочитают освежаться в окрестностях Юрьева монастыря у озера Ильмень, где вода Волхов-реки чище.

Мы выходили на улицу Людогоща, по-старославянски – «купеческая», пересекали Софийскую площадь, шли мимо башни Кокуй, где в древности держали свиней и хранили капусту. Гуляли по Рогатице, Розваже, Нутной, Бояна, Стратилатовской и чувствовали себя персонажами Великого Гусляра. Прототипом города, описанного Киром Булычёвым, был Великий Устюг, и в Новгороде есть свои Корнелии Удаловы, старики Ложкины и Саши Грубины.

Я сам их видел, а с постаревшим Мишей Стендалем даже поспорил. С убийственной логикой тот втолковывал грядущее бессмертие своей, мягко говоря, неидеальной газеты:

– Вы же понимаете, что власть будет всегда. А мы всегда будем нужны власти.

Я усомнился:

– Вон даже «Детинец» закрыли, а уж кто мог подумать, что город распростится с визитной карточкой для иностранцев, лихого люда и странников.

В этом ресторане в Покровской башне Кремля на глиняной посуде нам подавали «Проказы бабы Яги» и «Подарок дядьки Черномора». Из динамиков, скрытых в каменных стенах, гремела угрозой древняя песня:

Всё могут короли!*

Рассматривая князей, царей, императоров и их сподвижников на державном шаре, воздвигнутом в честь призвания Рюрика, Синеуса и Трувора править Русью, я поссорился со строгой дамой, проводившей экскурсию. Она выступала за монолог, я призвал к дискуссии, но потерпел поражение, и был вынужден удалиться в Юрьев монастырь. Там, среди деревянной архитектуры Витославлиц в кафе «Доспешня» мы запивали обиду старорусским могучим хмельным квасом, а потом в старом купеческом доме под изумрудную хреновуху хлебали огниво – суп из рыбьих плавников, чертили записки с желаниями и опускали в специальный сундук у входа.

Тёплой летней ночью у тёплой кремлёвской стены тёплая компания кушала тёплые пирожки Ушки, Лакомка и Шассон, запивала настойкой на травах, типа Ерофеича, обожаемого новгородской знатью лет двести назад. Утром, в кафе у Софийской площади нам любезно предложили яичницу ценой в ползарплаты среднего новгородца.

– Отмывают нетрудовые доходы, таким посетители не нужны, – многозначительно нахмурился Игорь-Знайка, и мы пошли по мосту Александра Невского в сторону аркад Гостиного двора. Неизвестные шутники, стёрли одну букву на вывеске «… аркад Гостиного вора».

По мосту полагается ходить пешком, но накануне неизвестный лихач быстроходной машиной едва не сшиб новгородского князя, пока тот осуществлял надзор и давал боярам ценные указания. Князь прогневался, приказал разыскать лиходея. День, ночь, сутки прочь, ищут, не могут найти. Немудрено, нарушитель числился в составе поисковой команды.

Туристка из бронзы вслушивается в музыку, звучащую на другом берегу Волхова. Уроженец Новгородской губернии Рахманинов, зимой и летом облачённый в пальто, кашне и шляпу, наигрывает собственные сочинения. В его репертуаре знакомая с юности по «Старшему сыну»* единственная в моей фонотеке пластинка с серьёзной музыкой – прелюдия № 5 «Соль минор».

А может, туристка мечтает о фрегате «Флагман»? Он никуда не плывёт, «… зато любой войдет сюда за пятачок, чтоб в пушку затолкать бычок, и в трюме посетить кафе и винный зал…»**.

Мы там были, мёд-пиво пили, ёрзали на лавках в мокрых штанах, не утерпев, искупались в Волхове до начала банкета. Какой корабль имел в виду неформальный гусляр? В Ростове-на Дону на приколе – «Петровский причал», в Ялте – «Эспаньола», в Новгороде – «Флагман». Странник со стажем, он в Новгороде в юности спроектировал колонну театра, ставшую стелой самоубийц – с сорокаметровой высоты несколько горемык бросились камнем.

Покидали Великий Гусляр в спальном вагоне с душем в каждом купе.

– У нас любит ездить жена хозяина области, – доверительно шепнула проводница.

– Кладёт ли мадам в туфлю бронзовой туристки обязательную для возвращения монету? – не решился задать я бестактный вопрос.

В этом городе глаза мои меняли цвет, приближаясь к зелёному. Эй, кто там рассказывал про прошлые жизни? Стою на Дворцовой площади, не веря глазам. Кручусь в разные стороны и не могу отделаться от мысли, что всё мне знакомо, а ведь впервые в бывшей столице империи. Этот город из какого-то параллельного пространства рождает надежду, что всё могло и может пойти другим путём. Москва вернула статус не только благодаря большевикам, но и в силу тяготения страны к более органичной столице.

Сырой мороз, январь. Прохожие прячут лица от ветра. Юра-Верес не придумал ничего лучшего, чем притащиться в Северную Пальмиру в лёгких ботинках. Пританцовывает на ходу, ругает Петра:

– Нет чтобы построить столицу на юге!

Зимой бывают дни, когда солнце сюда заглядывает на пару часов. Да и Москва – не солнечный город.

В утешение рассказываю замороженному человеку, как будущий солист бит-квартета провалился сквозь лёд Невы. Идёт, леденеет, прохожие сострадают:

– Выпей, мальчик стакан водки.

– Да, водки бы неплохо, – шепчет горемыка.