Анри Коломон - Дама, Сердце, Цветы и Ягоды. Из романа «Франсуа и Мальвази»

– Объяснение этому нужно искать в женщинах! Вы там их не нашли?!…Значит Спорада со своими дружками возит их сюда с собой!

– Наконец-то после стольких дней и ночей мы выспимся спокойно как люди! Все осталось позади. / Де Гассе /

– Правильно! – поддержал д’Олон начатую тему, – Я предлагаю всем остаться здесь на недельку-другую, как следует отдохнуть и там в путь. А все это бандитье и близко здесь больше не покажется. А за капитана де Фретте Спорада должен еще нам ответить!…Франсуа д’Обюссон подумал о том, что если бы д’Олон знал…, то решил бы всем оставаться, пока тот не будет вздернут на виселице; с этим он отвлекся от своих мыслей собираясь сказать:

– Господа! Взываю к вашему благоразумию! Легкая победа вскружила вам голову. Уверяю вас что за этими стенами мы отнюдь не у бога за пазухой! В общем никаких недель, я сейчас же отправляюсь нанимать судно! Где Мачете?

– Постойте же шевалье! – остановил его д’Оровилл вместе со всеми и главным образом с несогласным д’Олоном, – Как можно?! Вы не собираетесь отпраздновать с нами благополучное сошествие на землю? Ведь это же конец наших мытарств! Это непременно нужно отметить на нашем сухопутном «Ореоле». А вам снова в море; я признаться после него на земле еще не могу твердо стоять… А вы подумайте только как здесь нам можно гульнуть, на такую-то дармовщинку как Шандади. Его амбары, погреба, кладовые обыкновенно ломятся от всяческой контрабандной снеди, все дары востока и запада и какие я видел вина!… – говорил д’Оровилл с неприсущим ему пафосом, но под конец сбился, прейдя на частность в вожделенном тоне. Чувствовалось старикашка успел уже полазить и порыться. – Идемте лучше смотреть на трофеи.

– Тем более что Мачете убежал драть своего дядю родного! – с басовитым гоготом высказался д’Олон, подняв смех и в рядах кавалеристов, направившихся наверх вслед за ними.

Белые приветливые двери в конце узкого коридора были конечно же подпорчены вероломным вторжением графа де Гассе, которого заинтересовала стража разместившаяся по стенам коридорчика, поэтому в приоткрытые двери публика прошла беспрепятственно, оказавшись в такой шикарной огромной зале, где всё, начиная от пола до самого потолка представлялось роскошным и даже излишне, но то, что не могло уже поместиться на стены, на мебель или же устланный коврами пол, то было упорядоченно наложено в объемные ящики. Изобилие этих роскошеств достигало таких размеров, что переваливало через край ящиков и устилало собою пол. Видимое напоминало что-то из сказок о сокровищах, склад того. Только разве что не было сундуков с золотом и каменьем. Но шелков было ещё больше!

Франсуа д’Обюссон поднял один такой сверток прозрачного ценнейшего по выделке сукна, легко продев его в маленькое колечко ножниц. Развернули, отходивший ушел на восемь туазов!

– Ну, бабы! – услышали они за собой от вошедшего Мачете, продолжая тем не менее лазить в самую нутрь ящиков, где находились изящные предметы домашней утвари и вообще доселе невиданное. На редкость удивляло то, какая контрабандная снедь доставляется сюда с востока и французы не стеснялись показаться в восторженном свете, вслух восхищались вещицами, так и сяк разглядывая и вертя… вызвали у Мачете впечатление мародеров и свиней в апельсинах. Д’Обюссон переводил вслух безэмоционально, почти задумчиво занимаясь своим делом и не будь его посредничества, кто знает как бы они отнеслись, как бы отнесся к этим эпитетам д’Олон, не слыша их от шевалье Франсуа, спокойно выговаривавшего это же самое и о себе.

– А там что? – спросили у Мачете показывая на семь или восемь закрытых на замок одностворчатых дверей в глубоких пролетах. Освещалась длинная зала со стороны двора от окон, забранных снаружи решетками.

– Это кладовые комнаты, там тоже самое с той лишь разницей что всем этим барахлом забито до потолка. —ответил Франсуа после бойкого баритона, повторяя довольно фальшиво, – Только не ломайте, есть ключи… Они в комнате главаря заперты в секретере… ключ от секретера у главаря висел на шее.

– …А теперь он у меня! – отвечал Мачете со скрипящим фальцетом на каждый вопрос ровно на столько, на сколько он затрагивал неясности, и на последний с показом оного.

– Так отдай его нам!

– Так, а жрать вы собираетесь?! Ворота закрывать нужно?! Уже вечер!! …Чем копаться в барахле, идемте смотреть на то что касается вас, вина, окорока, пленниц! – орал на них Мачете, последним вызвавший у серьезно внимавшего д’Олона визгливую усмешку одобрения, породившую затем хохот. Они пошли в комнату главаря, чем-то отхватившую от великолепного убранства залы.

– А кто этот Длинный? – спросил д’Обюссон, когда Мачете открывал выпуклую чугунную дверцу.

– Дуримаро. – указывая на длинную вытянутую постель в этой комнате выпалил тот, – следующие две комнаты у него приемные; там жили его девочки и мальчики.

Всем скопом французы спустились в глубокие подвалы, представлявшие собой запертые смежные площади, заваленные съестным на любой вкус и в таком количестве, что для прохода оставались только маленькие дорожки, еще же и промежающиеся крышками от погребов под ними! Вина, пряности, мука, мешки с орехами, белым зерном риса; здесь уже взрослых людей превратило в голодных детей… залезли в мед, и чтобы не портить у всех аппетита Мачете вывел их в тюремный коридор к заложницам… Правда никаких наложниц в камерах не оказалось, но оказался раздавшийся вокруг себя жирный дядюшка, грузную тушу которого с трудом протиснули в створ дверей.

– Папаша Бонанно!…из Калатафими. С вас хотели взять двести унций, 6 6 [6] Золотая полновесная монета. но вы решили лучше поголодовать и потерять двести унций собственного жиру! – объяснил Мачете ажиотажным голосом, вызывая хохот. Более с ним разбираться было нечего, Мачете всунул ему в зубы прихваченную с собой обрезную ножку окорока, и пошли наверх.

Бертон с Экстером при поддержке аббата Витербо организовывали уже поотставших стаскивать на кухню необходимое. Ворота были уже закрыты, пристройку расчищали, началась подготовка к предстоящему празднику, и чтобы времяпрепровождение не тянулось без задних мыслей основная часть «французов» разошлась по коридорам и комнатам готовить ночлег. Впрочем это продолжалось недолго, стоило только занять свою постель, коих в светлых выбеленных комнатках было куда больше чем требовалось. Поднялась морока с перестиланием подозрительных лежбищ, коими пользовалось прежнее отребье. Когда из кладовых комнат залы перетаскивали контрабандное добро в одну, пришла мысль застилать постели темно-пестрой тканью парчи, которой было так много что она замучила. Мачете моментально предложил: «Шелком!» – протягивая оный в блестках.