Владимир Санин - Новичок в Антарктиде

Билет за этим номером достался американскому учёному со станции Молодёжная Макнамаре. Он прислал президенту клуба Гербовичу нижеследующее заявление: «Прошу считать эту радиограмму официальным обращением принять меня в члены Клуба „100“, так как, что достоверно подтверждается медицинскими авторитетами здесь, имею сто килограммов веса с избытком в три или четыре килограмма. Это само по себе довольно забавно, потому что при отъезде из Соединённых Штатов я имел вес 90 килограммов, что при росте 1 метр 70 сантиметров считается основанием для лишения права антарктических обязанностей. То, что я ем за двоих, — это известный факт, но, по моему личному убеждению, я получаю научные данные в большем объёме, чем кто-либо из членов американской антарктической службы в Молодёжной. [9] Макнамара шутил — он был единственным американцем на Молодёжной. А для того чтобы посмеяться, вам нужно только послушать мои попытки в разговоре по-русски, что является причиной и источником постоянных удивлений и удовольствия всех, кроме меня. Макнамара».

Получил Гербович радиограмму и со станции Моусон. Австралийские полярники благодарили за честь, но с сожалением констатировали, что «…у нас нет кандидатов в Клуб „100“, так как все мы здесь имеем вид тощих и голодных людей, а такие люди опасны (см. В. Шекспир, „Юлий Цезарь“, акт 1, сцена 2)». Не дотянули до центнера соискатели и с других станции.

Билет за номером 4 получил капитан «Оби» Эдуард Купри. На церемонии, проходившей в кают-компании Мирного, Гербович поздравил Эдуарда Иосифовича со званием почётного члена Клуба «100» и вручил ему для постоянного ношения брелок — двухпудовую гирю. Пока капитан под общий смех осмысливал, что делать с этим элегантным подарком, президент вручил ему настоящий брелок — изящную гирьку на цепочке, изготовленную в механической мастерской. Обладателем билета № 5 стал Алексей Фёдорович Трёшников, а шестым членом клуба оказался первый советский антарктический капитан Иван Александрович Ман. Таким образом, на сегодняшний день в Клубе «100» насчитывается шесть действительных членов, но можно не сомневаться, что антарктические повара приложат все усилия, чтобы умножить это число.

Но возвратимся в кают-компанию. По вечерам в ней играют во всевозможные игры, смотрят кинофильмы и просто общаются. «О муза пламенной сатиры!», — хочется воскликнуть вслед за Пушкиным. Отхлестать бы кое-кого за кинофильмы ювеналовым бичом. Впрочем, кинопрокат столько раз били, что у него уже выработался иммунитет, и все равно полярники получают и будут получать фильмы, которые на Большой земле уже никто не смотрит. Вот вам список, хотите — берите, не хотите — будьте здоровы. И полярники везут в Антарктиду несколько тонн киноутиля. По недосмотру какого-то деятеля среди этих неликвидов оказалось и несколько хороших фильмов. Их берут на праздники, демонстрируют по заказам именинников. Пока ещё на Восток летают самолёты, Гербович распорядился отвезти туда все лучшее на условиях возврата, конечно.

Несколько фильмов подарили экспедиции американские полярники: два-три «вестерна» и несколько мультипликаций.

Иногда открытым голосованием демонстрация фильма отменялась и кают-компания превращалась в дискуссионный клуб. Спорили о литературе и искусстве, о науке и космосе, о политике, спорте, медицине и о всем том, что будоражит умы в наш энергичный век.

А иногда просто разбивались на группы и беседовали о всякой всячине. Полярники — рассказчики квалифицированные, своё умение приковать внимание аудитории они годами шлифуют на зимовках, равно как и чувство юмора. В этом отношении полярники сродни лётчикам, морякам и геологам, которые, как все представители великого племени бродяг, тоже умеют и любят поговорить. И в кают-компании за один вечер можно услышать столько интересных историй, сколько не найти в годовой подшивке журнала «Вокруг света».

К одиннадцати часам вечера все расходились по домам и Мирный погружался в сон.

В понедельник мы проклинали солнечную активность, во вторник ионосферу, в среду полярное сияние, а в четверг магнитную бурю. Ибо при всей своей грандиозности эти явления в наших глазах были назойливыми и гнусными радиопомехами.

Но в пятницу по Мирному разносилось:

— Радисты обещают слышимость!

И взволнованные счастливцы, которых начальник радиоцентра Журко записал на сегодня в свою толстую тетрадь, заполняют переговорную.

— Здравствуйте, товарищи полярники!

Мы почтительно и даже с некоторым подобострастием здороваемся с радистом Виктором Карасёвым, который на время от шестнадцати до восемнадцати самый могущественный человек в Мирном: именно Виктор будет по очереди вызывать нас к радиотелефону.

До начала переговоров ещё десять минут. За пятнадцать тысяч километров от нас, на улице Разина в Москве в полярном радиоцентре, нервничают наши родные. Пятнадцать тысяч километров по окружности земного шара — такое расстояние должны преодолеть наши осипшие от волнения голоса. Сказка! Когда Ричард Львиное Сердце во всю свою лужёную глотку орал на неверных, его слышали в лучшем случае метров за двести-триста.

— Подумаешь, пятнадцать тысяч!

Виктор рассказывает, что сегодня утром он говорил по телефону с радистом станции СП-16 Олегом Броком, моим старым знакомым. Льдину всю поломало — перебираются на новую… Кроме того, он, Виктор, установил сегодня связь с любителем-американцем из Сан-Франциско и японцем из Осаки. А общее число установленных им связей перевалило за девять тысяч.

— Победухину за тобой не угнаться! — восторженным голосом отпетого подхалима говорит один из нас.

Виктор без особой уверенности кивает. Георгий Победухин — главный его соперник, и борьба между ними за первенство проходит с переменным успехом.

— К сожалению, — без особого огорчения отмечает Виктор, — Победухин вчера охрип и на несколько дней вышел из строя! Это, конечно, очень, очень досадно.

Первым вызвали к телефону П. Мы нервно навострили уши: всех волнует слышимость.

— Мама, ты слышишь меня? Мама!

— Ол райт, май френд! — врывается в эфир весёлый голос.

— Мама! Мама! — надрывается П. — Это я, мама!

— Довели человека! — сочувствует очередь. — Только зимовка началась, а уже маму зовёт!

И очередники смеются так называемым нервным смехом, потому что знают, что никто из них не гарантирован от подобных же изъявлений сочувствия со стороны сердобольных товарищей.

Слышимость сегодня неважная. С трудом докричавшись до мамы, взмыленный П. отходит от аппарата.

— Н., на выход с вещами!

— Катюша, здравствуй! Очень по тебе скучаю, как дела, дорогая?