Юрий Иванов - Золотая корифена

— Смерч! — кричит Валентин. — Смотрите!..

Я поворачиваюсь и вижу: метрах в ста от лодки над волнами крутится вихрь. Он вертится на одном месте, увлекая за собой клочья пены, брызги, волны. Вихрь гигантским соском приподнимается над заливом, и из туч навстречу ему тянется такая же крутящаяся громадная капля. Сосок полнеет, разрастается, тянется вверх… Он, как насос, втягивает в себя массу воды и клочковатую каплю из туч. И вот, словно собрав все силы, пенный бугор подскакивает и соединяется с тучами высоченным, вращающимся вокруг своей оси столбом: смерч! Смерч, наводящий ужас на мореплавателей и прибрежных жителей. Смерч, способный засосать в свое нутро океанский лайнер… он растет, пухнет, он приближается к нам…

— Засосет! — выдыхает Стась над моим ухом. — Затянет…

…Да что ему мы с нашей лодкой-скорлупкой? Смерч сносит целые дома, всасывает в себя разрушенные строения, вырванные деревья. А потом, обессилев, сникает и выбрасывает обломки где-нибудь далеко от мест, где он погулял, наводя ужас на все живое. Вот он пучится, раскачивается чудовищной змеей, втягивает в себя волны, приближается, надвигается…

— Петр, заводи! Ребята, нож! Где нож?

Нож? Где-то здесь. Я им только что хлеб резал. Нож… вот он!

…А потом тугая волна обрушивается на меня… все опрокидывается. Удар, Темнота.

Я открываю глаза. Все так же ярко светит солнце. Тихо. Лишь немного покачивает. Это уж всегда так: после пронесшегося смерча природа, словно отдыхая, успокаивается. Мы не раз видели смерчи с „Марлина“. Но они обычно проходили вдалеке, стороной.

— Сколько там?.. — спрашиваю я упаковывающего в ящик вертушку Станислава.

— Второй час.

— „Марлина“ не видно?

— Нет. Не видно. — Станислав чуть шепелявит. Заметив мой взгляд, поясняет, что его вертушкой по челюсти шарахнуло.

— Хм, история. Скажи, как я без зуба выгляжу?

— Мужественно. По крайней мере интригующе…

В висках eщe гнездится боль. Звон в ушах меньше. Сажусь, оглядываю горизонт: стиснутый осевшими к океану тучами, он близок, И пустынен. Где-то там шумят ливни. Наверно, и нас к вечеру или ночью опять прополощет. Но к вечеру нас, может быть, найдут. Мы будем сидеть в лаборатории и слушать, как хлещут по палубе тугие струи. И под шум вечернего ливня я расскажу Вене про смерч, Я ему дам пощупать шишку на своей голове… все же я здорово треснулся: до сих пор в висках ломота. Потом мы сыграем с ним в шахматы. Я, как обычно, проиграю и уйду в каюту, завалюсь на койку. Там, на переборке, возле самой подушки, висит фотография женщины. Это моя жена. Наташа, Она сейчас ходит на каток и покупает к Новому году игрушки, думает, что елку украшать мы все же будем вместе… Нет, я немного задержусь. Но это ничего: впереди еще будут новогодние праздники, И мы их обязательно проведем вместе.

Корин дразнит акулу. — „Бегущая по волнам“ поднимает резиновый парус — Катастрофа… — Помощь поспела вовремя. — Где "Марлин"? — Красные ракеты. — Размышления над картой, — По следам Бомбара, — Едим планктон, — Корифены. — Мрачный вечер

Вечереет. Волны, разбежавшиеся по заливу днем, вновь начинают собираться возле „Корифены“. Немного отдохнувшая лодка опять прыгает по волнам. Задремать бы, вон как Петя Скачков, чтобы минуты, часы проскочили быстрее, но нет, не дремлется. Качка опять оживляет морскую болезнь. Ну где же „Марлин“?

— Через часик подвалит, — говорит Стась и вытаскивает из-под брезента спиннинг. — Акуленцию подразню…

Возле "Корифены“ уже несколько часов кружится акула. Она то покидает нас, то возвращается и кружит, кружит вокруг лодки. Словно чего-то дожидается, вы-сматривает. Броситься бы в океан, нырнуть раз-другой. Сразу бы голова посвежела. Но страшно; триста острых, словно бритвы, зубов наготове. Прицепив к леске самую плохую блесну, Станислав делает бросок в сторону трехугольного плавника. Акула тотчас замечает сверкнувшую, словно рыба, жестянку. Она разворачивается и устремляется к "рыбке“. Та резвится, крутится перед самым акульим носом, но, когда акула распахивает пасть, Стась резко дергает, блесна выскакивает из воды и, звонко стукнувшись, падает в лодку. Акула кружится на одном месте, разворачивается, и в это время за ее спиной вновь появляется серебряная "рыбка“. Акула направляется к ней, она голодная… И вот "рыбка“. Акула бросается к блесне, но Корин начеку.

— Ха!., — кричит он и выдергивает блесну буквально из акульей пасти. Хлопнув хвостом по воде, та ныряет в глубину, потом снова начинает крутиться около "Корифены".

— А ну еще разок! — предлагает Корин и, взмахнув удилищем, забрасывает блесну чуть левее акулы. Та бросается к «рыбке», спинной плавник режет воду… Стась торопливо крутит катушку.

— Ха! — неуверенно произносит он, дергает и… чуть не падает в воду от резкого рывка: блесна уже в акульем животе. Покраснев от натуги Корин тянет согнувшееся удилище; почувствовав укол крючка, акула уходит в глубину. Резко жужжит катушка, сматывая с себя жилку. Петр взмахивает ножом, и леска звонко лопается; Корин с ожесточением плюет в воду:

— Метров двадцать уволокла, подлая…

— Вот тебе и «ха», — откликается Петр, — это ж не щука. Акула.

Смотрю на часы: стрелки словно прилипли к циферблату. Совершенно не двигаются. А когда не надо, так бегут, спешат, словно сумасшедшие. Бенка спит, прикрыв глаза узенькой, почти человеческой ладошкой. Вытянув из матраца тоненькую соломинку, я щекочу Бену нос. Тот чихает и, не открывая глаз, отмахивается. Думает, что муха,

— Что это там?.. — вдруг говорит Скачков, — плывет что-то в воде…

— Наверно, пенопластовый буек?., — бормочет Станислав, щуря глаза. — Точно, буек!.. Может, достанем? Пожалуй, он нам может пригодиться. Как считаете, парни?..

— А вдруг к нему что-нибудь привязано?.. — строит догадки Корин, поглядывая на Валентина. — Помню, однажды вытащили буек, а к нему привязано…

— Ладно, черт с вами, — соглашается Валентин, — надувайте лодку и добирайтесь до буйка на шкертике. Как твой кумпол, Коля?.. Ничего? Тогда крепи конец… Только осторожно, ч-черти…

Я достаю бухту тонкой веревки, один конец привязываю к лодочной банке, другой креплю на резиновой шлюпке, Стась уже накачивает ее небольшим мехом. Шлюпка, довольно похрюкивая клапаном, быстро распухает, наполняется воздухом.

— Сильно не перекачивай, — беспокоится Валентин, — заплата отскочит. Слышишь, Стась?

Заплата чернеет на самом носу лодки. Большая, черная. Наклеенная еще кем-то на берегу.

Первыми в шлюпку лезем мы с Кориным. Валька потравливает конец, ветер подхватывает легкую, словно пробка, шлюпчонку и быстро относит от «Корифены». Вытянув ноги, мы сидим прямо на днище и гребем короткими, составленными из металлических трубок веслами, направляя шлюпку носом против волны.