Александр Харитановский - Человек с Железным оленем

Показались бухта Варнека и домик. Напротив темнел скалистый берег Ю-Шара. Лед еще прочен. Глеб за день перешел пролив и свалился как снег на голову к Антону Ивановичу, в пекарню.

Слава о том, что Травин зимой пересек на «железном олене» Большеземельскую тундру, уже гуляла по всем становищам. О его походе рассказывали с такими подробностями, словно кто-то сопровождал каждый шаг велосипедиста, начиная с устья Печоры. Это действовал тундровый «беспроволочный телеграф» передачи из уст в уста новостей. «…Сидит на спине «оленя» и за железные рога держится» – вроде присказки.

Сельцо стало шумным и многолюдным. Сюда для сдачи пушнины, добытой за зиму, один за другим приезжали с семьями оленеводы и охотники. Ставили чумы и начинали торг, В обмен на меха мешками закупали сухари, плиточный чай, табак, запасались новым оружием и патронами, посудой, мануфактурой.

В Хабарово прибыл представитель Госторга. Антон Иванович выдавал каждые сутки по возу белых пшеничных караваев. В подмастерья он взял молодую ненку, учил ее печь хлеб. Сам собирался к осени домой, в Архангельск.

Стоял полярный день. Солнце круглые сутки согревало прибрежную тундру. Желтым пламенем горел полярный мак, голубели поля незабудок, белели, розовели тысячи разных цветов.

Все побережье заполонено стаями пернатых. Носились над волнами красноносые, с виду неуклюжие тупики, стремительные белокрылые чайки, гагары… Птицы гнездились на отвесных скалах или просто на сухих холмах в тундре. Бескрайние дали, прозрачен воздух, как осколки неба – озера…

В середине июля, когда пролив стал очищаться ото льда, в его северной части показался дымок. Корабль! На радиостанции сказали, что это пароход «Сибиряков». На нем прибыла геологическая экспедиция.

С парохода к поселку подплыла шлюпка. Из нее высадилась совсем юная кареглазая девушка в шляпке и с желтым кожаным чемоданом.

– Я сюда фельдшером, – сказала она сбежавшимся на берег ненцам.

Девушку проводили в кочевой Совет, который располагался в часовне.

Ненцы, сидя на полу и спустив до пояса верхнюю одежду, вели неторопливый разговор. Главная тема – коллективизация.

– Работать вместе, помогать друг другу, школы строить, – говорил недавно побывавший в Архангельске председатель. – Советская власть даст боты с моторами, поставим большие дома.

– Баню построим, будем бороться с грязью, с болезнями, – прозвучал высокий голос.

Собравшиеся обернулись к стоявшей у двери фельдшерице, тоненькой, с русой длинной косой. Покачали головами: смелая девка!

– А железные олени будут? – крикнул кто-то из молодежи, посматривая на Глеба.

– Конечно, – ответил велосипедист. – И мотоциклы, и аэросани, и автомобили…

– О-о, целое стадо! – рассмеялся любопытствующий, необычайно рослый ненец. – И ягеля такому олешку не надо.

– Тебя никакой олень не поднимет, хребет ему сломаешь, – заметил сосед.

Все рассмеялись.

Травин подсел к фельдшерице.

– Вас как звать?

– Клава… То есть Клавдия Васильевна, – поправилась девушка. И добавила: – Меня направил Комитет Севера.

Тут же на собрании решили выделить под медпункт один из домиков, тот самый, в котором когда-то жили монахи.

Глеб вызвался показать девушке поселок. Подошли к будущей больнице.

– Да это что же такое?! – всплеснула руками Клава. – Даже печки нет. Грязища!

– Ну, помыть; выскоблить – ваше дело, – говорил Глеб, пригибаясь, чтобы не стукнуться о притолоку. – А печку – я помогу.

Рядом с пекарней валялись старые битые кирпичи. Глеб перетаскал их к медпункту, намесил глины и принялся за работу. Через три дня мастер, фельдшерица и пекарь опробовали печь. Дым пошел вверх, в трубу, – это было, по словам Клавы, самым главным.

Глеб из старых ящиков сбил полочки для медикаментов, оборудовал стол и даже нарисовал вывеску: «Медпункт». Он же оказался и первым пациентом: рана на левой ноге все не заживала.

Антон Иванович посмеивался:

– Неужто от такой девки уйдешь в путешествие, как она без тебя тут?

Глебу, и верно, правилось в Хабарово. И не только потому, что появилась энергичная красивая девушка. Роднило его с селением и то, что с большим трудом добрался сюда, и его хорошо приняли, и что тут он впервые увидел полярное лето. Северный поселок стал уже очень по-домашнему близким…

Теплынь. Распушилась полярная ива. Земля пестрая от цветов и мхов – белых, зеленых, красных. Накипь лишайников даже на голых камнях. Торопливо поспевали ягоды. Пройдешь по тундре – следом тянется сиреневая полоса от раздавленной голубики. Налилась соком оранжево-красная морошка. Над карликовыми березками поднялись шляпки подберезовиков. Отойди чуть от поселка – и под ногами прошмыгнет томно-желтая пеструшка-лемминг, прогудит шмель, а то покажется даже бабочка. И всюду птицы. Только гуси притихли: линяли, попрятались с выводками среди озер.

Ближе всех к людям пуночки – полярные воробьи. Они копошатся возле домов, чумов. Отношение к ним, как в среднерусской деревне к ласточкам или скворцам, любовно уважительное. Эта птичка первой приносит в тундру весть о весне, о тепле, тем она и дорога северянам. За пуночками даже не гоняются собаки, хоть летом они безработные и на самообеспечении.

У Глеба все еще болели ноги, но оставаться в Хабарово до полного выздоровления он не мог. И так передышка затянулась. Он обновил одежду, сшил небольшую палатку из двойной бязи – все-таки укрытие. Она была скроена из восьми клиньев, каждый из швов заканчивался крепким шнурком. Глеб съездил на радиостанцию и передал пакет со своими записями и фотографиями.

– Отправьте, пожалуйста, с оказией в Псков, сестре, – попросил Глеб. – Выхожу дальше.

– И что понуждает? – покачал головой дежурный, записывая в вахтенном журнале:

«Путешественник на велосипеде Глеб Травин отбыл из Югорского Шара в дальнейший путь. Настроение бодрое».

– На днях сюда приходит ледокол «Ленин» с Карской экспедицией, – заметил он. – Там ученые. Посоветовались бы.

Глебу предложение показалось дельным. Он решил непременно побывать на ледоколе.

Карские экспедиции – групповые транспортные рейсы из Архангельска в устья Оби и Енисея – являлись важнейшим мероприятием в развитии арктического мореплавания. Первый советский караван организовали в 1920 году для переброски сибирского хлеба голодающему Европейскому Северу страны. Для этой экспедиции с трудом собрали около двух десятков судов. Моряки выполнили задание республики – доставили в Архангельск две тысячи тонн хлеба, много сала и масла. С тех пор карские экспедиции формировались ежегодно, обслуживая промышленными товарами север Западной Сибири до Енисея.