Фердинанд Врангель - Путешествие по северным берегам Сибири и по Ледовитому морю

Эти охарактеризованные в самых общих чертах положения, к которым пришли советские ученые (А. М. Золотарев, А. П. Окладников, Г. Н. Прокофьев, С. А. Токарев, В. Н. Чернецов и др.), закладывают только первые основы предистории северных народностей. Общие проблемы этногенеза далеки еще от разрешения, но разработка частных вопросов этнологии дала уже большие положительные результаты, как для определения ближайших задач дальнейших исследований, так и для опровержения ряда антинаучных и реакционных так называемых «геополитических теорий» (финских, японских и др.).

Дальнейшая совместная работа советских этнографов, лингвистов, историков, археологов, антропологов разрешит сложные вопросы сибирского этногенеза.

Я уже упоминал об этнографической ценности «Путешествия». Высокая образованность Врангеля и Матюшкина, разносторонний интерес к исследуемой стране, острая наблюдательность дали в общем итоге выдающееся описание населения Колымы и смежных районов. Многие наблюдения, выводы и характеристики, сделанные авторами «Путешествия» и относящиеся к самым различным сторонам жизни северных народностей, поражают исключительной меткостью, глубиной оценок-обобщений и сохранили свое значение до самой советской эпохи. Ограничусь в этом отношении немногими, наиболее яркими примерами.

В ту пору, да и много позже, у северных племен широко бытовали самые примитивные формы материальной культуры. Материалом для изготовления средств труда служили камень, кость, рог, дерево, для пошивки одежды и обуви — звериные шкуры; широко бытовали жилища полуподземные или сооруженные из тех же шкур, долбленые и кожаные лодки; костер был у многих единственным источником отопления и освещения; главными орудиями добычи промысловых животных являлись лук и стрелы, гарпун, острога и уда, всевозможные пассивные, по своему назначению, ловушки. Все эти различные элементы материальной культуры носили первобытный характер, но были вместе с тем замечательным культурным завоеванием народов Севера. При весьма низком общекультурном уровне они проявили высокую изобретательность в устроении своей жизни и выработали исключительно приспособленные к суровым условиям Севера формы культуры. Именно такую, разностороннюю и исторически верную оценку культуры северных народностей встречаем мы у Матюшкина в его рассуждении о туземных способах охоты (225).

Не мало примеров правильного понимания и объяснения некоторых явлений социального порядка находим и у Врангеля. Говоря, например, о делении чукчей на оседлых охотников и кочевых оленеводов, Врангель поясняет: «Оба племени живут в хорошем согласии и взаимно снабжают одно другое жизненными потребностями. Береговые чукчи доставляют кочующим китовые ребра и китовое мясо, моржовые ремни, жир, а взамен получают оленьи кожи и готовые платья». Трудно встретить в старой литературе лучшее объяснение того явления, которое служит в сибирской этнографии классической иллюстрацией ранней формы общественного разделения труда и возникающего на этой почве обмена.

Много внимания уделено в «Путешествии» хозяйству и общему экономическому положению населения. Авторам удалось — просто и наглядно — показать всю специфику того промыслового производства, которое известно науке как «присваивающая» или «собирательская» форма хозяйства и свойственно самым ранним ступеням развития человеческого общества. Вся жизнь северных народностей состояла, по наблюдениям путешественников, в напряженной и непрестанной борьбе за существование, причем исход этой борьбы зависел полностью от состояния промысловых ресурсов — хода рыбы, миграции дикого оленя или моржа и пр. (130, 140, 146, 150 и др.). Замечательные по силе и яркости страницы посвящены изображению голодных бедствий населения, неизбежно повторявшихся каждой весной, когда отсутствовали доступные людям ресурсы питания. К описанию этих бедствий постоянно возвращаются и Врангель (140, 142, 154, 156, 225, 273) и Матюшкин (227, 228, 288, 291). «Три такие ужасные весны прожил я здесь и теперь еще с содроганием представляю себе плачевную картину голода и нищеты, которой, хотя был свидетелем, описать не в силах», — вспоминает Врангель о своем пребывании на Колыме (142). Описанная Матюшкиным картина неудачного промысла дикого оленя на Анюе и наступившего в результате «всеобщего уныния и отчаяния» (227) является одним из самых сильных мест «Путешествия».

Широко показана и торговля, носившая и на Колыме характерные черты известного северного неэквивалентного обмена и бывшая одним из сильнейших факторов эксплоатации и разорения северных народностей. Многочисленными примерами иллюстрируют авторы неудовлетворительное снабжение края предметами первой необходимости, обирательство и спаивание населения, огромные барыши купечества от обменных операций с пушниной (102, 157, 158 и др.).

Таков в самых общих чертах вклад, сделанный экспедицией Врангеля в познание населения крайнего северо-востока Азии.

Последующие десятилетия XIX столетия внесли мало нового в изучение дальнего северо-востока. Отдаленная и глухая окраина с ее совершенно неизведанными богатствами не привлекала внимания ни правительства ни промышленного капитала. Оживление сибирской этнографии, наступившее в середине XIX столетия в связи с образованием Русского географического общества и экспедиционной деятельностью Академии Наук, тоже не коснулось Колымского края. Правительственные и общественно-научные интересы сосредоточились в это и последующее время на вновь обретенных старинных русских землях — Приамурье, Уссурийском крае, Приморье, Сахалине.

К пятидесятым годам относится миссионерская деятельность А. И. Аргентова в приколымских районах. Им опубликовано несколько работ [3–9], содержащих новые этнографические данные о чукчах. [214] Настоящая часть очерка не ставит своей задачей дать хотя бы краткий обзор этнографического изучения народов северо-востока и соответствующей библиографии. Автор ограничивается упоминанием лишь о важнейших этапах этого изучения, притом относящихся только к тем из этих народов, которые описаны в «Путешествии». Не приводятся поэтому работы, касающиеся коряков, камчадалов, эскимосов и алеутов и хотя бы затрагивающие чукчей или юкагиров и пр., но лишенные существенного значения.

Одним из немногих, крупных по своему значению, событий в истории исследования народов крайнего северо-востока была экспедиция Г. Майделя, посетившая в 1868–1879 гг. бывш. Колымский округ, районы обоих Анюев, Анадыря и Гижиги. Экспедиция эта, преследовала, главным образом, административные цели (урегулирование отношений с чукчами), но собрала весьма ценный и разнообразный этнографический материал по всем племенам, с которыми соприкасался Врангель, во многом дополняющий «Путешествие» и опубликованный Майделем [68].