Жюль Верн - Великолепная Ориноко

Около пяти часов вечера пироги встали на якорь у самой оконечности острова Мина, почти напротив Мавы. Охотники убили пару морских свинок, что позволило оставить в неприкосновенности запасы продуктов для пассажиров и экипажа.

На следующий день, четвертого октября, погода была не хуже, чем накануне. Пройдя километров двадцать по той части Ориноко, которую индейцы называют каньоном Нубе, «Мориче» и «Гальинета» остановились у подножия странных скал Пьедра-Пинтада. Поднявшаяся после дождрй вода наполовину скрывала надписи на этом Разрисованном Камне, которые Жермен Патерн тщетно пытался расшифровать. Впрочем, это не единственное напоминание о культуре индейских народов. В устье Касикьяре время сохранило еще один «Пьедра-Пинтада» с точно такими же иероглифами.

Путешествующие по верховьям Ориноко обычно ночуют на берегу. Они разбивают лагерь под деревьями, на нижние ветки подвешивают гамаки и спят под открытым небом, а венесуэльское небо, если оно не затянуто тучами, всегда прекрасно. До сих пор, правда, наши путешественники довольствовались навесами своих пирог, и им не приходило в голову их покидать. Что было весьма благоразумно, поскольку, кроме внезапных и сильных ливней, довольно частых в этих местах, сон путешественников может быть потревожен кое-чем и более неприятным.

О чем им и сказали в тот вечер Вальдес и Парчаль.

— Если бы это спасало от комаров, — объяснил Вальдес, — то, конечно, нужно было бы ночевать на берегу. Но комары там кусаются точно так же, как и на воде.

— А кроме комаров, — добавил Парчаль, — на берегу есть муравьи, укусы которых горят огнем в течение нескольких часов.

— Это их называют «veinte у cuatro»? [113]— спросил Жан, довольно много знавший о местной фауне благодаря усердному чтению своего путеводителя.

— Они самые, — ответил Вальдес, — а к ним в придачу — чипитас, крохотные мошки, съедающие человека живьем, и термиты [114], заставляющие индейцев покидать свои хижины.

— Есть клещи, — напомнил Вальдес, — и вампиры, которые высосут из вас кровь до последней капли.

— А еще ядовитые змеи, — вставил Жермен Патерн, — например, Culebra mapanare и другие, длиной более шести метров! Пожалуй, я все-таки предпочту комаров.

— А я не люблю ни тех, ни других! — заявил Жак Эллок.

Все с ним согласились, и было решено ночевать, как и прежде, под навесами пирог, если только гроза или чубаско не заставят их искать убежища на берегу.

К вечеру они достигли устья Рио-Вентуари, довольно крупного правого притока Ориноко. Было только пять часов, и в запасе оставалось еще часа два светлого времени. Однако по совету Вальдеса было решено сделать остановку, так как за Вентуари русло реки изобилует рифами, и было бы неосторожно и небезопасно пытаться пройти этот участок пути в темноте.

Ужинали все вместе. С тех пор как секрет Жанны стал известен ее соотечественникам, сержант Марсьяль уже больше этому не противился.

Жак Эллок и Жермен Патерн вели себя очень сдержанно и деликатно по отношению к девушке. Они, особенно Жак Эллок, считали, что не имеют права докучать ей своим вниманием. Находясь рядом с мадемуазель де Кермор, Жак Эллок испытывал какое-то особое чувство, которое, однако, нельзя было назвать смущением. Девушка не могла этого не заметить, но не показывала виду. Она держала себя так же просто и искренне, как и раньше. Вечером она приглашала молодых людей на «Гальинету», и они беседовали о событиях прошедшего дня, о том, что им сулит будущее, о шансах на успех, гадали о том, что они узнают в миссии Санта-Хуана.

— То, что она называется Санта-Хуана, кажется мне хорошим предзнаменованием, — заметил Жак Эллок. — Да! Хорошим предзнаменованием, потому что ведь это ваше имя, мадемуазель...

— Месье Жан... пожалуйста, месье Жан! — улыбаясь, поправила его девушка, а сержант грозно нахмурил брови.

— Да... месье Жан! — ответил Жак Эллок, жестом показав, что никто из матросов его не слышал.

В тот вечер разговор шел о притоке, в устье которого пироги остановились на ночь. Это один из самых значительных притоков, вливающий в Ориноко огромные массы воды через восемь рукавов своего разветвленного устья. Вентуари течет с северо-востока на юго-запад, неустанно пополняясь неисчерпаемыми водными запасами Гвианских Анд. Она орошает территории, населенные индейцами мако и марикитаре. Вентуари вливает в Ориноко гораздо больше воды, чем ее левые притоки, текущие по ровной саванне.

Жермен Патерн заметил, слегка пожав плечами:

— Господа Мигель, Фелипе и Баринас могли бы здесь начать новую дискуссию. Вентуари может претендовать на роль истока Ориноко в не меньшей степени, чем Атабапо и Гуавьяре. Будь наши географы здесь, они бы всю ночь сокрушали друг друга аргументами и контраргументами.

— Весьма вероятно, — ответил Жан, — ведь это одна из самых крупных рек региона.

— Право же, — воскликнул Жермен Патерн, — я чувствую, что демон географии овладевает моими мыслями. Почему бы Вентуари не быть Ориноко?

— И ты полагаешь, что я буду обсуждать эту гипотезу? — спросил Жак Эллок.

— А почему бы и нет? Она не хуже гипотез Баринаса и Фелипе...

— Ты хочешь сказать, не лучше.

— Почему это?

— Потому что Ориноко — это Ориноко.

— Прекрасный аргумент, Жак!

— Так стало быть, месье Эллок, вы разделяете точку зрения господина Мигеля?

— Полностью... мой дорогой Жан.

— Бедная Вентуари! — рассмеялся Жермен Патерн. — Я вижу, что у нее нет шансов на успех, и потому оставляю ее.

Четвертого, пятого и шестого октября плавание потребовало огромных усилий от экипажа. Приходилось работать и бечевой, и веслами, и шестами. После Пьедра-Пинтада лодкам постоянно приходилось лавировать среди многочисленных островков и скал, что существенно затрудняло и замедляло продвижение. Несмотря на попутный ветер, пользоваться парусами в этом лабиринте было невозможно. А в довершение неприятностей на пироги то и дело обрушивались потоки дождя, не позволяя пассажирам высунуть нос из-под навеса.

За скалами начинались пороги Санта-Барбара, которые, к счастью, удалось преодолеть, не перетаскивая пироги волоком. Пассажиры не обнаружили здесь развалин деревни, о которых упоминает господин Шафанжон, и у них даже возникло ощущение, что в этих местах на левом берегу никогда не жили оседлые индейцы.

Только после Кангрео плавание вошло в нормальную колею. К шести часам вечера пироги достигли деревни Гуачапана, где и решено было остановиться. Вальдес и Парчаль считали, что экипажу надо отдохнуть хотя бы полдня и ночь.

Вся деревушка состояла из полдюжины давно покинутых хижин. Жители оставили ее из-за нашествия термитов, жилища которых достигают двух метров в высоту. Победить этих «древесных вшей» нет никакой возможности, можно лишь уступить им поле сражения, что и сделали индейцы.