Виктор Боярский - Семь месяцев бесконечности

Всю первую половину дня я провел, собирая в одну тетрадь все написанное мной за время экспедиции, главным образом стихи. Этьенн сидел рядом и читал «Пари матч». Он рассказал мне о своем следующем проекте — международной экспедиции, посвященной столетию исторического дрейфа нансеновского «Фрама», которое будет отмечаться в 1993 году. План экспедиции заключался в следующем: яхта, специально сконструированная для ледовых условий плавания и имеющая такие же обводы корпуса, как у «Фрама», позволяющие надеяться, что корпус этот выдержит сжатия дрейфующих льдов, должна была быть вморожена в лед примерно в том же районе и в то же самое время года, что и «Фрам». Необходимо было рассчитать место и время входа яхты во льды таким образом, чтобы она уже к весне следующего года оказалась в приполюсном районе, причем как можно ближе к Полюсу, во всяком случае не дальше 500 километров.

Когда яхта подойдет в этот район, участники экспедиции, а, по плану Этьенна, это должны были быть француз, русский, норвежец и эскимос, с двумя собачьими упряжками прибудут на борт яхты и попытаются совершить то, что в свое время не удалось Нансену и Иохансену: достичь Полюса и вернуться обратно на яхту. Вся экспедиция должна была, по расчетам Этьенна, занять не более сорока дней в зависимости от того, насколько близко яхта подойдет к Полюсу. Вопрос заключался в том, какому способу передвижения отдать предпочтение: собакам, подобно Нансену, Пири и Куку, или же лыжам с буксировкой нарт, как это делал Этьенн во время своего сольного похода к Полюсу. Если идти на собаках, то стартовый вес упряжек должен быть очень большим, порядка полутонны, то есть в этом случае пришлось бы организовывать подбазы, а на дрейфующем льду это достаточно ненадежное и неблагодарное дело. Прибегать же к услугам авиации не хотелось, потому что ставилась задача повторить попытку Нансена. Словом, вопросов много, не говоря уже о самой принципиальной возможности вмораживания иностранной яхты в советском секторе Арктики. Этьенн рассказал мне также, что Стигер собирается примерно в это же время организовать международную трансарктическую экспедицию через Северный полюс примерно так же, как это сделала в 1968–1969 годах экспедиция Уолли Херберта и совсем недавно, в 1988 году, советско-канадская экспедиция под руководством Дмитрия Шпаро. По словам Этьенна, Уилл рассчитывал использовать его яхту как промежуточную базу, а Этьенну этого не хотелось, поэтому он попросил меня не говорить о своем проекте Уиллу.

Пообедали часа в четыре, а на обед была уха и… не заливные потроха, а котлеты с макаронами. За столом Этьенн объявил во всеуслышанье, что приготовит к ужину яблочный пирог по-французски. Он замесил тесто, вылил его на противень, объяснил, какую температуру надо поддерживать, и удалился, насвистывая. Вскоре пришлось за ним срочно бежать, так как по салону поплыла мольба о помощи оставленного на произвол огня пирога с характерным горелым запахом. Этьенн пришел, потыкал пирог вилкой и заявил, что режим в плите был неправильным и он снимает с себя ответственность за возможные послепироговые последствия. Действительно, пирог оказался сверху сыроват, а снизу образовалась практически не отличимая ни по цвету, ни по жесткости от подстилающего противня структура. Однако вкус был восхитительным и по-настоящему походным, с дымком. Единственным, кто отказался от праздничного пирога, был профессор, который ушел в палатку раньше, сославшись на боль в горле. По мнению профессора, это была инфекция, которую, по его словам, он подхватил в результате общения с жителями Комсомольской, а также с «Траксантарктикой». На это я ему заметил, что и «комсомольцы», и «восточники» за год зимовки полностью освобождаются от всяких бацилл и, пожалуй, даже более, чем мы, безопасны в смысле инфекции. Скорее всего профессор просто не хотел рисковать зубами ради сомнительного удовольствия отведать этого пирога. На вечерней радиосвязи никаких новостей, а до Мирного оставалось уже только 435 километров. На этот раз спали на своих местах, в палатке. Утром ветер резко усилился, видимость упала до 200 метров. Неужели начинался тот «пионерский» синдром, о котором говорил Голованов? Похоже на то, хотя до самой Пионерской еще более 50 километров.

На пути к Мирному у нас должна была состояться еще одна встреча с небольшим островком цивилизации — полевым лагерем бурового отряда, который, по последним сведениям, находился на 320-м километре трассы, то есть в 110 километрах от нас. В программу работ этого отряда входило бурение целой сети стометровых скважин каждые 50–70 километров вдоль всей трассы от Мирного до Востока. Программа была рассчитана на несколько лет, и сейчас буровики подбирались к Пионерской с севера, а мы — с юга. Двигаясь навстречу друг другу, мы никак не могли — да и не хотели — не встретиться. Я знал многих ребят из состава отряда — как механиков, так и гляциологов — по предыдущим экспедициям и, конечно же, ждал с ними встречи, не забывая напоминать своим друзьям, начинающим, кажется, уже ошалевать от обилия видов русского гостеприимства в такой, казалось бы, пустынной местности, о предстоящем знакомстве с еще одним, совершенно особенным его видом, известным в Антарктиде как «Русское походное».

Собирать лагерь сегодня было непросто: ветер около 15 метров в секунду и мороз минус 40 градусов. Особенно неприятно было поворачиваться к ветру лицом, а это приходилось делать довольно часто, пока мы упаковывали нарты и запрягали собак. Затем, когда мы вышли, стало немного полегче, потому что ветер был с юго-востока, практически попутный. Правда, видимость еще более ухудшилась, и, чтобы не потерять след, мне приходилось напрягать зрение. Сегодня, несмотря на плохую погоду, все три упряжки шли на удивление резво и, главное, кучно, что было немаловажно при такой видимости. Такому их боевому настрою способствовали и попутный ветер, и небольшой, но постоянный спуск, и, разумеется, естественное желание наконец согреться после холодной неуютной ночи. Часов в одиннадцать я буквально уткнулся носками лыж в стоящий на следе тягач. Он был один. Я подошел к кабине и постучал лыжной палкой в дверь. Вылезший Саша спросил меня, не знаем ли мы, что со второй машиной. Я отвечал, что, когда мы уходили, она вроде бы уже завелась, но нас не перегоняла. Саня сообщил, что связь с ней отсутствует и он не знает, что и делать. Мы решили, чтобы не мерзнуть, пройти вперед по оставшемуся от прошлогоднего похода старому следу. Переметенный во многих местах след этот смутно виднелся впереди нас. «Мы подождем вторую машину здесь, — сказал Саша. — Если она не подойдет, то мы вернемся за ней и вместе вас догоним, только не потеряйте след!» Мы распрощались. Впервые с момента выхода с Востока мы шли впереди тягачей. Старый след был виден, естественно, хуже, так что, чтобы его не потерять, мне пришлось снять очки. После этого все вокруг стал намного светлей и ясней. Я уверенно держался метрах в трех-четырех справа от следа и вел собак за собой. Меня постоянно не покидало чувство некоторой тревоги из-за оставленных за спиной тяжелых машин. Они должны были нас нагнать, и здесь важно было вовремя уступить им дорогу. Благодаря попутному ветру я услышал рокот машин задолго до того, как увидел их в этой белой мгле. На всякий случай мы приняли вправо и остановились. Тягачи тоже на всякий случай взяли метров на двадцать левее и, обогнув нас, скрылись впереди. Это произошло около часа пополудни. Когда подошло время обеда, я предложил пропустить его из-за отвратительной погоды. Все давно согласились с тем, что в такую холодную ветреную погоду обед воспринимается как нечто мучительное и неприятное, и поэтому мое предложение нашло молчаливое понимание у всех, кроме Уилла, который заявил, что он без обеда не может. Это его возражение нашло точно такое же молчаливое понимание у всех остальных, и мы остановились. Я даже не стал доставать термос, а ограничился только половиной плитки шоколада. Этьенн и Кейзо сидели рядом со мной, Уилл с Джефом — за другими нартами, профессор в гордом одиночестве — за третьими. Обедали молча, да и о чем говорить в такую погоду. Пережив кое-как эти злосчастные полчаса и покрывшись при этом с ног до головы снегом, мы продолжили движение и без дальнейших приключений до 6 часов прошли 47,5 километра. По нашим представлениям, тягачи должны были быть где-то рядом, но вокруг нас была только сплошная белая стена бушевавшей метели. Неужели мы сбились со следа и пошли по старому, прошлогоднему следу?