Джером Джером - Трое за границей

— Давно не слышал ничего смешнее, — покачал головой хозяин.

— Рад, что хоть кому-то весело.

Когда мы уходили, он помогал хозяину подбирать разбитые вещи. У входа, в дюжине ярдов, верное животное поджидало своего приятеля. Вид у пса был усталый, но удовлетворенный. Очевидно, это была загадочная и непредсказуемая натура, и мы вдруг испугались, как бы терьер не проникся симпатией к нам. Но он равнодушно дал нам пройти. Его неразделенная верность к этому человеку нас тронула, и мы не стали искушать ее.

Покончив, к нашему удовольствию, со Шварцвальдом, мы проехались, на своих колесах, по Альтбрайзаху и Кольмару до Мюнстера, откуда предприняли небольшой осмотр Вогезских гор (где, по мнению нынешнего германского императора, кончается все человеческое).

Альтбрайзах, каменная крепость, которую река омывает то с одной стороны, то с другой (Рейн в молодые неискушенные годы никогда, кажется, не представлял в точности куда ему течь), как место обитания издревле привлекал, должно быть, исключительно любителей перемен и искателей острых ощущений. Кто бы ни воевал, из-за чего бы ни воевали, Альтбрайзах неизбежно обречен. Каждый его осаждал, почти каждый его занимал, большинство теряло опять; удержать город не удавалось, кажется, никому.

Кому принадлежит его город, в чьем подданстве он находится сам — достоверно житель Альтбрайзаха не знал никогда. Сегодня он проснется французом, и не успеет выучить нужных фраз по-французски, чтобы общаться со сборщиком податей — как вдруг станет австрийцем. Пока он будет наводить справки, как прослыть добрым австрийцем — узнает, что он уже не австриец, а немец (каким же именно, из всей дюжины немцев, до конца он, должно быть, не представлял никогда). Сегодня выясняется, что он католик, завтра — истовый протестант. Единственное, что сообщало его существованию некоторую уверенность в завтрашнем дне — однообразная необходимость тяжелых выплат за привилегию быть на данный момент чьим-либо подданным. (Стоит над этим задуматься, как начинаешь удивляться, зачем в средние века человек, не являясь ни королем, ни сборщиком податей, брал на себя труд жить вообще.)

По разнообразию и красоте Вогезы не идут ни в какое сравнение с горами Шварцвальда. С точки зрения туриста, преимущество этого края — его великолепная бедность. Вогезский крестьянин не отличается тем прозаическим духом покойного процветания, которым испорчен его визави из-за Рейна. Деревни и фермы обаятельны скорее своим разорением. Также превосходны Вогезы своими руинами. Многочисленные замки прилепились в таких местах, где станут строиться только орлы. По крепостям, которые начинали возводить римляне, а заканчивали трубадуры, и которые занимают лабиринтами стоящих до сих пор стен огромную площадь, можно бродить часами.

Торговля овощами и фруктами в Вогезах занятие неизвестное. Большинство овощей и фруктов растет в диком виде, их нужно только собрать. Когда гуляешь по Вогезским горам, никаких планов лучше не строить; искушение сделать привал и насытиться в жаркий день дарами природы слишком, как правило, велико. Малина, вкуснее которой я никогда не пробовал, лесная земляника, крыжовник, смородина растут здесь прямо по склонам как у нас ежевика вдоль троп на задворках. Вогезский мальчишка не должен шнырять по садам: получить расстройство пищеварения он может без нарушения заповедей Господних. Фруктовых садов в Вогезах не счесть, но лезть воровать туда фрукты так же глупо, как рыбе платить за право попасть в аквариум. Хотя недоразумения случаются все равно.

Однажды, понимаясь в гору, мы вышли на плато, где задержались, возможно, слишком надолго, увлекшись фруктами больше чем следовало — вокруг было столько всего и всякого. Начав с поздней клубники, мы перешли к малине. Затем Гаррис нашел сливу-венгерку, на которой уже созрело несколько слив — в самый раз.

— А вот такого нам еще не попадалось, — воскликнул Джордж. — Такого упускать нельзя.

Возразить, казалось бы, было нечего.

— Жалко, — сказал Гаррис, — что груши еще не поспели.

Какое-то время он по этому поводу горевал, но вскоре набрел на замечательные желтые сливы, которыми отчасти утешился.

— По-моему, для ананасов все-таки еще слишком северно, — вздохнул Джордж. — Я бы сейчас съел свежего ананаса. Все эти сливы да груши быстро надоедают.

— Вообще, здесь слишком много ягод и слишком мало фруктов, — сказал Гаррис. — Лично я поел бы еще этих венгерок.

— А вон кто-то идет, — сообщил я, — похоже, местный. Он, может быть, знает, где нам найти венгерок.

— Он неплохо двигается для своих лет, — заметил Гаррис.

Старик действительно карабкался в гору с поразительной скоростью. Вдобавок, как нам казалось на таком расстоянии, он был необычайно весел и оживлен: пел, кричал во весь голос, жестикулировал.

— Веселый старик, — покачал головой Гаррис, — просто приятно смотреть. Но зачем он держит палку на плече? Почему он на нее не опирается?

— Знаешь, — всмотрелся Джордж, — по-моему, это не палка.

— А что же?

— Мне кажется, — всмотрелся Джордж, — это даже ружье.

— Мы что же, тогда ошиблись? — предположил Гаррис. — Это что же, получается, чей-то сад?

Я сказал:

— А вы не помните, какая грустная вещь приключилась на юге Франции пару лет назад? Солдат проходил мимо какого-то дома и сорвал несколько вишен. Крестьянин-француз, хозяин, вышел и молча уложил солдата на месте.

— Но ведь такое запрещено, стрелять в человека за фрукты, даже во Франции? — возмутился Джордж.

— Разумеется запрещено, — сказал я. — Убийцу отдали под суд. Адвокат смог выдвинуть только одно оправдание, что тот находился в состоянии аффекта и особенно дорожил именно этой вишней.

— Вроде как теперь вспоминаю, — пробормотал Гаррис, — после твоих рассказов… По-моему, всему району… «Сommune», так у них, кажется, называется?.. Пришлось выплачивать большую компенсацию родственникам покойного. Что, впрочем, было только законно.

— Что-то мне здесь надоело, — сообщил Джордж. — Да и поздно уже.

— Если он будет так нестись, — заметил Гаррис вслед Джорджу, — то упадет и убьется. Потом, я не уверен, что он знает дорогу…

Мне стало тоскливо и одиноко; поговорить было не с кем. Вдобавок, подумалось мне, я ведь с самых мальчишеских лет не наслаждался бе́гом с крутой горы. Интересно, подумалось мне, смогу ли я в зрелые годы испытать такие же ощущения? Трясет здорово, но, надо сказать, полезно для печени.

В тот раз мы заночевали в Барре, симпатичном маленьком городке по дороге на Св. Оттилию, занятный старинный монастырь, затерянный среди гор; прислуживают там настоящие монашки, а счет выписывает священник.

В Барре, незадолго до ужина, появился турист, похожий на англичанина. Он говорил на языке, подобного которому я никогда раньше не слышал, но язык был изыскан и благозвучен. Хозяин беспомощно уставился на вошедшего, хозяйка качала головой. Незнакомец вздохнул и перешел на какой-то другой язык, который стал мне что-то напоминать, но в тот момент я не мог сообразить точно. Но гостя снова никто не понял.