Георгий Чиж - К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.

– К тому, голубчик, и гну... Нет... За деньги таких в Пи­тере найдешь хоть нескольких, даже честных и знающих, и вес имеющих, а вот такого, который зажегся бы и горел, по­куда жив, такого у меня нет... На островах нашел такого – Баранова Александра Андреевича. Загорелся, признаюсь, он не сразу, а как вспыхнул – ну, прямо удержу нет: и не толь­ко исполнит все в акурате, а еще и подскажет, предусмот­рит... Ну, словом, лучшего не надо... Зато компаньоны мои, прямо скажу, грабители – в ложке воды готовы утопить. А с ними и братец мой родной Василий – продажная ду­шонка... Вот и посуди: в Иркутске живу, как на вулкане: ходи да оглядайся кругом. В Охотском – сам видал... На­езжаю сюда каждый год, а то и два раза. А нужно бы просто жить здесь да глаз не спущать – отсюдова все снабжение, отсюда и дурную славу пущают. Эх! – Он махнул рукой и долго ехал молча.

– Много претерпевает от оговоров и Баранов. Обносят его передо мной всячески. Я, видишь ли, – Шелихов усмех­нулся, – притворяюсь, что верю клевете и оговорам, запра­шиваю его, что, мол, так и так. А он опасается, честная душа, что я и впрямь могу поверить клевете, огорчается и оправды­вается... Не понимает, что иначе не скажешь ему в письме: «Бди и смотри, чем не брезгуют враги, научись различать их».

Шелихов весело засмеялся и прибавил:

– Люблю я Александра Андреевича всей душой. Да и он меня премного уважает...

Разговор возобновился вечером у костра, после ужина, при длительном чаепитии. Шелихов хворостинкой старатель­но подравнивал края костра.

– Я давеча не окончил разговора с тобой, Николай Пет­рович, – задумчиво проговорил он, сдвигая вылезающие из огня потрескивающие сучья.

– Слушаю, – встрепенулся Резанов.

– Так вот, видишь ли: я здесь, в Иркутске, при губерна­торе, Баранов – на островах, с промышленными и американ­цами, а в Питере, так скажем, ты – при царице.

Шелихов остановился, Резанов молчал.

– Только, видишь ли, в чем тут загвоздка... Нанять тебя, хотя бы и за большие деньги, нельзя...

«Нанять!» – Резанова покоробило от этого грубого слова. В замешательстве он поднялся на ноги.

– Надо сделать так, чтобы мои дела стали нашими, понял?

– Григорий Иванович, – тихо сказал Резанов, подходя и подсаживаясь к Шелихову. – Григорий Иванович, я вот все хочу сказать, да не решаюсь... Выдайте за меня Анну Григорьевну. Люба она мне, да и от меня как будто не от­ворачивается.

– Договорился, что ли, с ней? – спросил Шелихов.

– Нет, ни с нею, ни с Натальей Алексеевной я не го­ворил. Ждал случая сначала поговорить с вами.

– Отвечу прямо и коротко: это было бы лучше всего, – весело проговорил Шелихов. – Но учитывать надо здесь вот что: первое – молода и учения еще не кончила, а второе – хочет ли, ибо неволить не буду... Разрешим это дело в Ир­кутске, а пока что обнимемся, дорогой.

Они обнялись и потом крепко пожали друг другу руки.

На следующий день, когда они опять расположились у костра на привале, ехавший навстречу им якут привез письмо от Натальи Алексеевны. Шелихов по прочтении молча протянул его Резанову. Сообщая о различных семейных ново­стях, Наталья Алексеевна писала:

«Таскают здесь по всему городу, будто Биллингс обнес вас государыне, что вы ее обманули и просили миссию на­прасно, так как у вас в Америке, как он сам видел, ничего нет и то, что у вас все выдумано из своей головы. А госу­дарыня будто разгневалась и послала курьера, чтобы вас воротить с дороги и привезти скованного прямо в Петербург. Этот курьер будто бы проехал под секретом, и о нем ни­кто не знает, кроме только одного генерал-губернатора. Весь город барабанит, что вы вот-вот прибудете сюда в железах, и много разных пустяков, о которых говорить не стану...»

– Ну, вот тебе, – сказал Шелихов, – полюбуйся, как строят против меня козни и не унимаются до сих пор. Ведь дело идет все о том же доносе, написанном подлекарем Бритюковым по наущению Биллингса. Бритюков послан был охотским начальником со мною на острова. Жили мы там с ним три года и вернулись в восемьдесят седьмом году, а донос он настрочил четыре года спустя, в девяносто пер­вом. Ты, само собой разумеется, спросишь, почему он молчал четыре с лишком года. Боялся – так он объяснил – потому-де, что я заявил на островах, будто имею право казнить и миловать. О том, как я миловал, Бритюков не рассказывал, а вот как казнил, выдумал и донес, хотя притом оговорился, что сам не видал. Я, видишь ли, пытал туземцев шомполами и китовым усом и собственноручно расстреливал из штуцера одной общей пулей, поставивши нескольких в затылок друг другу коняг, чтоб было подешевле... Тебе смешно? – на­хмурился Шелихов, заметив что Резанов улыбнулся. – Думаешь, выдумка, не стоящая внимания? Никак нет: Биллингс послал обследовать дело «о зверствах Шелихова». К счастью для меня, оно было поручено благородному и прямому Сарычеву, который обследовал Уналашку, Кадьяк и Цуклю. И вот результат, доложенный государыне... – Он вынул из груд­ного кармана объемистый бумажник, нашел какой-то клочок и при колеблющемся пламени костра прочитал: – «Со сторо­ны туземцев я встретил на островах полное доверие и раду­шие, особенно же в смешанных поселениях дикарей с рус­скими...» А ведь Сарычев, понимаешь, шел по свежим следам, когда «зверства Шелихова» должны были ярко сохраниться в памяти людей...

Шелихов вздохнул и махнул рукой:

– Бороться одному со всей сворой конкурентов-зачин­щиков и их прихлебателей, ох, как трудно!

– Успокойтесь, Григорий Иванович, – серьезно загово­рил Резанов. – Я понимаю, что вам тяжело, но ведь Бил­лингс все-таки уже прошлое.

– Прошлое? Ошибаешься! Не прошлое, а настоящее и будущее. Из поколения в поколение пойдет гулять и уже, видишь, гуляет по свету гнусная молва, что Шелихов – зверь, что его рубли в крови народов... – сдавленным голосом проговорил Шелихов, отходя в гущину обступившего полянку леса, и только замиравший треск валежника под грузными неверными шагами показывал, что он не может успокоиться...

Треск ломающихся прутьев валежника возобновился, и из чащи снова послышался голос Шелихова:

– Разволновался и не досказал тебе об истории с книгой о моем странствовании... Наставили там нулей, насовали лишнего, ну и дьявол с ними, не стал и связываться, пусть их; приврал Шелихов, так приврал – все моряки так делают. Ты сам читал, знаешь... Нет, придумали штуку похуже: через год хлоп – еще книга – «Продолжение странствований Шелихова». А на самом деле это журнал Измайлова и Бо­чарова. Как попал в печать, не знаю, а там точное указание, где и как зарыты доски с надписью «Земля Российского Вла­дения»... Я, Шелихов, дал слово царскому наместнику дер­жать дело в великой тайне, а они на, поди!.. Государственную измену мне пришили. Это свежий подвох под мое честное, именитого российского купца имя... Я не зря ношу на пожа­лованной мне самой матушкой царицей медали надпись: «За усердие к пользе государственной распространением откры­тия неизвестных земель и народов и заведения с ними тор­говли...» Очисти теперь себя, ну-ка!.. Зверь и изменник оте­честву, а не именитый...