Георгий Чиж - К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.

– Завтра собери, посмотрю сам. Чужих проверю...

На другой день монахи поднялись поздно и жадно набро­сились на Резанова с расспросами о кораблях.

– До посадки кораблей не увидите – невидимки, – пошутил Резанов. – А впрочем, пойдемте, – и повел их к реке.

Далеко на рейде, километрах в пяти, видны были неясные очертания двух судов: большего – «Трех святителей» и меньшего – «Екатерины». Монахи остановились и молча созерцали захватывающую картину гладкого, как стекло, бирюзового залива.

– Ветерок, господи, как хорошо! – вдохновенно сказал Ювеналий. – Смотрите, смотрите...

Вдали как будто кто-то острым инструментом прочер­тил по линейке тонкую прямую серебряную полоску.

– Это не ветер, – пробурчал, проходя мимо, какой-то старик. – Прибой начал шалить...

Полоска ширилась на глазах. Не прошло и минуты, как изумленные монахи стали различать, что полоской кажется быстрое течение к морю из залива. Вода стала падать, но вдруг остановилась, загороженная высокой и грозной водя­ной стеной с моря.

Стена стояла неподвижно. Проходил час за часом, она не обрушивалась на залив, но и не уходила. Увлеченные ее созерцанием, зрители не заметили, как падал уровень воды. Он казался им тоже неподвижным, а между тем опускался все ниже и ниже, обнажая песчаные мели островов и мысов, пересеченных во всех направлениях узенькими полосками ру­чейков. Далекие мачты судов покосились, как будто корабли повалились набок.

В море появилась на синем фоне воды резкая белая по­лоска. Она приближалась к ясно обозначившемуся обмелев­шему устью реки, сначала окаймляла его широкой дугой, а потом, выпрямившись, с шумом обрушивалась на русло, подымая беспорядочные кипящие буруны, не дающие пощады застрявшим на отмелях залива судам.

– Что притихли? – спросил тот же старик, возвра­щаясь – Видите, никого в устье нет – все попрятались. Тут море не шутит... И так дважды в день. Кораблей у нас тут, лодок гибнет каждый год – счету нет. Вишь, куда их ста­вят, – указал он на выпрямившиеся мачты «Екатерины» и «Трех святителей». – А туда добираемся, когда воды много. Ну, тут торопиться надо. Не успеешь – погибнешь, – доба­вил он и ушел.

– Налюбовались! – ехидно заметил Стефан. – Пошли...

– Послезавтра погрузимся, – объявил вышедший из кон­торы Шелихов. – Завтра съезжу, проверю, все ли в порядке. Хочу я, – обратился он к Резанову, – человек сто доставить вместе с миссией на Кадьяк, а несколько семейств с десят­ками двумя промышленных отправить к Японии, на Куриль­ский остров Уруп. Там можно и промыслом заняться и торговлишку с японцами попытать – сами предложили при­слать корабль.

– Ну что же, в добрый час, – сказал Резанов.

– Все дело в начальнике... Есть у меня один на примете, но что-то сумнительным кажется. Хотите, вместе посмотрим...

До поздней ночи сидел Шелихов за конторскими книгами и счетами. Но главное было не здесь – книги говорили только о количестве... А что именно погружено? А качество? Проявленная Василием суетливость вызывала подозрение: ведь товаров, купленных на ярмарке Василием, он не видал.

На рассвете Шелихов вскочил и разбудил Василия.

– Приготовься ехать со мной. Побуди Полевого, может, и он соберется.

Василий смутился.

– Ночью? Кораблей не найдем – туманит.

– Светает уже... Найдем...

Собрался и разбуженный Полевой.

Корабли Шелихову понравились: надежные, из крепкого мелкослойного леса. Такелаж тоже не вызывал сомнений в добротности.

Спозаранку познабливало – Полевой зябко кутался в плащ.

– Тесновато, – заметил Шелихов, оглядывая предназна­ченные для миссии каюты. – Да что ж, в тесноте, да не в обиде. Привыкнут...

«Неужто товар из трюма начнет вытаскивать?» – с тре­вогой думал Василий.

Так и случилось. И первый же тюк сукна оказался лежа­лым.

– Убью, негодяй! – шипел Шелихов, тыча пальцем в книгу. – Записан тюк из последней моей санкт-петербург­ской закупки. А положено? Скотина!

– А это что? – заметил Шелихов на полке у самой об­шивки мятые медные котлы, такие же чайники и даже две расколотые чугунные шестерни для предполагаемой пильной мельницы. – Мы еще с тобой поговорим после отправки го­стей! А сегодня ты заберешь все это к себе и завтра же утром обменяешь на годное. У кого и почем покупал?

Василий молчал, опустив голову. Звонкая пощечина за­ставила его зажать щеку рукой.

Поздним вечером, когда Григорий Иванович озабоченно трудился над письмом Баранову на острова, Василий тихонь­ко подошел к нему и заискивающе сказал:

– Я переменил негодный товар на хороший, Григорий Иванович, – и протянул список. – Прости...

– Если б не дети, давно бы послал тебя к дьяволу... Убирайся!

– Спасибо, – некстати, но с покорностью в тоне про­молвил Василий и на цыпочках вышел.

«Поздравляю вас с гостьми, – писал Григорий Иванович Баранову, подчеркивая возможную пользу от миссионеров. – Уверен, что вы не менее моего почувствуете удовольствие, когда увидите в них подпору своего будущего благополу­чия...»

День и ночь переправляли людей. Приходилось это делать с большими перерывами из-за отливов. Шелихов в это время тщательно, строка за строкой, следил по книгам, все ли предположенное погружено, и время от времени бросал Василии короткие замечания:

– Воды на «Святителях» мало... Заморим скот, птицу, что будем делать? Опять посылать? Бочек тридцать прибавь... Железа тоже не хватит, гвоздей, припасу разного для кораблестроения...

Последними перевозили миссию, и только слышалось: «Господи, сохрани и помилуй мя грешного...» Косясь по сто­ронам, монахи со страхом поглядывали на угрожающую сте­ну воды – вдруг рухнет и потопит? А когда причаливали к кораблю, с облегчением торопливо бормотали: «Слава тебе, господи!» – и резво взбегали по лесенке на борт.

Нагруженные до отказа, оба корабля, особенно «Три свя­тителя», несли на себе не только миссию и больше двухсот человек переселенцев, мастеровых, рабочих, но и более чем годовое снабжение островов, скот для расплода, семена и инструменты для разведения огородов. Одних товаров насчи­тывалось двадцать пять тысяч пудов, и об особых удобствах для миссии нельзя было мечтать. Монахи их и не требовали, считая, что потерпеть в море придется месяца полтора, не больше. Сторонясь грубой, недисциплинированной толпы, ску­ченной на небольшой палубе корабля, они предпочитали от­сиживаться в тесных каютах. Не смущался один лишь Ювеналий. Как только вышли в море, он взгромоздился на ка­кой-то бочонок и, грозно сверкая своими сверлящими глаза­ми маньяка, стал проповедовать, призывая некрещеных креститься, а остальных – каяться во грехах...

В Охотске Шелихов пробыл недолго. Через два дня после отправки кораблей у начальника порта состоялся прощаль­ный обед в честь столичного гостя.