Георгий Чиж - К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.

– Не растравляйте себя, Григорий Иванович, успокой­тесь, – упрашивал Резанов взбудораженного Шелихова. – Приеду в Петербург, разыщу негодяев. Попляшут они у меня!..

Добрались до Иркутска, окончательно сдружившись.

– Ты аккуратно к Шелиховым каждый день ходишь, как в департамент, – подтрунивали над Резановым его родители.

– Сватаюсь, – смеялся Резанов, – хочу иркутским же­нихам нос натянуть!

– В добрый час. А как в дорогу миллионы золота по­везешь?..

Оставалось до отъезда две недели. Резанов посвящен был во все планы и предположения Шелихова, познакомился и с вернувшимся из Петербурга Мыльниковым. Говорили о де­лах вместе с ним...

Заставши как-то Анну, уединившуюся в столовой с вя­заньем, Резанов решительно стал в дверях, мешая ей пройти, и сказал:

– Анна Григорьевна, одну минутку...

Вспыхнув до корней волос, она опустила голову. Не поды­мая глаз, теребила остававшееся в руках вязанье.

Сверху Резанову виден был аккуратный пробор красивых золотистых, как у матери, туго заплетенных в тяжелые косы волос.

– Я полюбил вас... Согласны быть моей женой? – тихо спросил он. – Ответьте, как вы?

– С отцом говорили? – спросила Анна, наклоняя голову еще ниже. И на ответ «да» скороговоркой, продолжая сму­щаться, бросила:

– Присылайте сватов...

Выскользнув из-под рук Резанова, уже раскрытых для объятия, Анна вбежала в свою комнату, закрылась на ключ и уткнулась мокрым от слез лицом в подушку.

Июньский рассвет теплый, но тусклый и слезливый. Гри­горий Иванович вышел на свой двор, погруженный еще в глу­бокий сон. Подняв голову к небу, он посмотрел на низко бегущие тонкой паутинкой слезоточивые облака, на стайки но­сившихся крикливых и юрких стрижей и направился реши­тельным шагом к конюшне.

– Да закладай сейчас же! – послышался оттуда его приглушенный голос. Потом донеслось недовольное бормо­тание и какой-то невнятный вопрос конюха, а вслед за тем резкое хозяйское «не-е», и Григорий Иванович, стараясь не шуметь, вернулся в дом.

Неосторожным бряцанием медного соска умывальника он разбудил Наталью Алексеевну. Она показалась на пороге в легком халатике.

– Никак куда-то собрался, Григорий Иванович? С вечера ничего не говорил...

– Не спалось, голубка, ну вот и надумал, – не переста­вая булькать умывальником, отвечал густо намылен­ный Григорий Иванович. Неожиданно он выпрямился и брызнул холодной водой в лицо жены, роняя на пол мыль­ную пену.

– Ах! – вскрикнула Наталья Алексеевна, закрываясь руками. – Дети увидят – скажут, отец разыгрался, как маленький... Слышишь? Надолго ли собрался?

– Нет, ненадолго. Думаю слетать на «Железный» к Бутыгину.

– Это на Петровский-то завод? Полтыщи верст...

– В неделю обернусь. Хочу посмотреть, нельзя ли чего приспособить для пильной мельницы на Кадьяке. Не тащить же каждый пустяк из Питера...

– Смотри, погода-то хмурится, – показала в окно На­талья Алексеевна.

– Стрижи выше облаков летают – к вёдру, значит... Чай­ку бы...

Через полчаса озабоченный, но бодрый, как всегда, Гри­горий Иванович уже тарахтел по городским ухабам.

На постройке пильной мельницы на американских остро­вах чуть не в каждом письме настаивал главноуправляющий Баранов, а давно выписанное из Петербурга оборудование не приходило.

Разгулявшийся вскоре на редкость погожий денек не ра­довал Григория Ивановича: невеселые мысли не выходили из головы.

«Старый дурак, – досадовал он на своего главного и давнишнего компаньона, а в прошлом хозяина, Голикова, – от рук отбился, ничего не платит в компанию. Мало того, допустил до протеста векселя, а свой пай – до секвестра. Свою долю мехов в компании стал выхватывать еще по доро­ге, до дележа... Задумал что-то с переводом своего пая на чужое имя, зачем-то повадился тайком то к Лебедеву-Ласточкину, то к Мыльникову... Наушничают там, наговаривают на Баранова... Мешает, видно, их темным делишкам...»

Шелихов давно чувствовал, что вокруг него сплелось какое-то крепкое кольцо, из которого он никак не может выка­рабкаться. И это кольцо угрожающе сжималось со времени удачи на островах, а особенно, когда стали известны его на­мерения завести там постоянные русские промысловые посе­ления, чтобы создать одно общее дело и охватить им все открытые земли.

Недоброжелательно, как к чужаку и выскочке, относились к Шелихову в Иркутске, старались чем-нибудь досадить, помешать. Его удачи питали и увеличивали родившуюся ненависть. Особенно радовали недоброжелателей постоянные подкопы под наиболее близких к Шелихову людей – таких, как Баранов

Однако Шелихов не подозревал, что дело дошло до твер­дого решения разорить его или устранить. Мыльниковы даже сколотили уже особую компанию и собирались двинуть на острова собственные корабли и силой выгнать оттуда шеликовских промысловых людей. И чем больше возвышал Шелихова своим вниманием Петербург, тем настойчивее дей­ствовали иркутские его недоброжелатели.

Григорию Ивановичу вспоминались забытые было карти­ны опасного пребывания на Кадьяке. Островитян, взбудора­женных приездом русских, он постепенно приручал лаской, подарками. И как снег на голову, обрушивались неожидан­ные и необъяснимые нападения. Тогда кропотливые доискивания Шелихова обнаруживали происки то подкупленных конкурентами людей, то безнадежного труса, гадливого дурня, подлекаря Бритюкова, навязанного ему в Охотске.

На островах, заражаясь, видимо, от хозяев, партии про­мышленных силой сгоняли друг друга с насиженных мест, брали своих русских в плен и чуть не в аманаты, морили голодом, натравливали туземцев и вели между собой нескон­чаемую войну... «Не лучше ли, в самом деле, – думал Шелихов, – просить царицу не о том, чтобы сколотить всех во­едино, а чтобы прислала генерала и солдат с саблями, как погрозила сама? Пускай расправляется с ними, как знает, если в ладу жить не умеют. Да чем-то еще окончится эта проклятая история с книгой... Дернула же нелегкая в сочи­нители лезть!»

А в это время с островов, от верного Александра Андрее­вича Баранова, уже плыло полное тревоги письмо: «Извещан я, что в изданной от вас в печать книжке (каковая и здесь было открылась, но я воспретил) обнаружены все секретные дела. Хранить ли здесь сию тайну государственную за секрет, по силе строгих предписаний прежних и нынешних правите­лей, или оставить в пренебрежении?»

Упрямо растравляя незажившие раны и не поправив на­строения, Григорий Иванович незаметно добрался до Бутыгина и с любопытством озирался по сторонам. Он одобри­тельно оценивал ладные и крепкие постройки, расположение завода. Вблизи самого завода, на мысу двух веселых сли­вающихся речушек, на нарядном пригорке, среди деревьев виднелась обширная казарма для рабочих, а дальше синел густой нетронутый на необозримом пространстве сосновый лес...