Георгий Чиж - К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.

Крузенштерн замолчал. Молчали и все остальные, тяжело переваривая витиеватое изложение

– Ясно? – спросил Крузенштерн, устало садясь.

– Негодяи! – сочно выругался Ратманов.

– А плюнь ты на это дело, дорогой! – сказал с учас­тием Лисянский Крузенштерну. – Никому, кроме тебя, мы подчиняться не будем, тем более этому посланнику от тор­гашей и продувной его американской лавочке. В случае чего выведем их на чистую воду перед государем... Давайте-ка выпьем за здоровье нашего единственного начальника!

На этот раз тост был подхвачен с большим энтузиазмом.

* * *

Утром 26 июля (еще не было восьми) к посланнику явил­ся курьер от Румянцева:

«Считаю необходимым, чтобы экспедиция Резанова тро­нулась в путь при первом же дуновении попутного ветра. Кажется мне, что это можно будет сделать завтра же», – писал министру царь.

– Иван Федорович, государь император требует отплы­тия сегодня же! – крикнул Резанов, постучавший в перебор­ку каюты Крузенштерна. – Готовьтесь, а я съезжу пока на «Неву».

– Сейчас прикажу сниматься с якоря, ветер попутный, – с готовностью отозвался Крузенштерн и крикнул: – Старше­го офицера ко мне!

Не успел Резанов сесть в поданную шлюпку, как сигналь­щик уже отдал на «Неву» приказание Крузенштерна сни­маться с якоря. Вызванные наверх дудками боцманов коман­ды обоих кораблей чуть не одновременно заняли свои места. Кадеты Коцебу бросились к тетрадкам, где у каждого тща­тельно был переписан «Павла 1-го Устав военного флота».

Не прошло и часу, как оба корабля, одевшись в свои бе­лоснежные одежды, описали широкий полукруг и устреми­лись на запад.

* * *

Мысленный перечет всей публики, устроившейся на па­лубе, оживленные в группах беседы, яркое солнце и успокаи­вающая темная синева моря привели служащего Российско-Американской компании Шемелина, на которого возложена была обязанность вести дневник, к убеждению, что кают-компания совершенно свободна и пустовать будет долго.

Бесцеремонность и высокомерие старшего офицера, трети­ровавшего Шемелина как «купчишку», любопытство надоедливого и шумного кавалера свиты Толстого и кадет Коцебу заставляли ловить минуты, когда можно было более или менее спокойно разложить материалы, сделать подсчеты и, наконец, черкнуть несколько осторожных строк в дневничке... К последнему Шемелин пристрастился. Он исправно пользо­вался разрешением знакомиться с распоряжениями капитана по кораблю и эскадре и неутомимо расспрашивал мальчиков Коцебу и ученых о международной торговле. Офицеры, прав­да, тоже не отказывали в корректных ответах, но по своей инициативе почти никогда не вступали в беседу и вели себя холодно, отчужденно.

По их представлениям мир делился на две части: «свои» – это моряки и «чужие» – все остальные. С наиболь­шим пренебрежением относились к купчишкам. Что касается Шемелина, он был вдвойне неприятен тем, что его положе­ние – лица, контролирующего расходы, – заставляло до известной степени с ним считаться. К тому же Шемелин держал себя с достоинством.

Из морских офицеров с ним просто вел себя один только лейтенант Головачев. Он охотно, по-дружески разговаривал с Шемелиным обо всех делах, делился и своими впечатлениями об офицерах корабля, большинство которых знал уже давно, по службе в Ревеле.

– С ними трудно дружить. Даже если они милы и кор­ректны, то все равно по отношению ко всем не ревельцам чувствуешь с их стороны холодок. И потом они там все меж­ду собою в родстве или свойстве: Крузенштерн через Коце­бу и Эспенбергов, Моллер через Беллинсгаузенов, Беллин­сгаузены через Витбергов, Витберги опять через Коцебу, ба­роны Бистром через Крузенштернов, бароны Штейнгели то­же его родственники. Затем у них связи перекидываются за границу, как будто через Бернарди и опять же этого подозрительного Коцебу... С ними тяжеловато и скучно.

– А что представляет собой Крузенштерн? – интересо­вался Шемелин.

– Боевой капитан-лейтенант с хорошим морским прош­лым. Отличился в девяностом году на «Мстиславе». Тогда заставили шведского контр-адмирала Лилиенфельда спустить флаг. Крузенштерну, как проявившему особую неустраши­мость, поручено было тогда сопровождать Лилиенфельда на «Мстиславе» и доставить флаг контр-адмирала и шведского корабля в Ревель... Увлечен разными географическими исследованиями в области иностранной торговли. Успел побывать в Вест-Индии, на Бермудских островах, в Ост-Индии и даже добирался до Кантона. В Россию вернулся только год назад и сразу же подал какой-то проект о колониальной торговле, но проект где-то застрял. Крузенштерн чувствовал себя обиженным, собирался было уже жениться – хотел осесть на земле, разводить огород и писать воспоминания.

– А как служить с ним? Не трудно?

– Он корректен, умеренно требователен, но с людьми обращается чуть-чуть свысока.

О первой перенесенной буре Шемелин записал в своем дневнике:

«Надежда» во время шторма от ударов сильного волне­ния и жестоких толчков немало претерпела: ибо стены ее во время свирепствования оного, раздвигаясь, делали повсюду отверстия, сквозь которые, прожимаясь, вода текла в корабль непрестанно. Господин Крузенштерн, имев необходимость расшевеленные стены корабля исправить, нанял английских конопатчиков...»

Дальше, однако, писать не пришлось: послышался приб­лижающийся топот шагов целой компании.

– А, Шмель! Ты здесь, российский Колумб! – заорал, потрясая небольшой книжкой в темном кожаном переплете, Толстой. – Творишь правдивую нашу историю?

– Нет уж, ваше сиятельство, творите вашу очередную историю сами, – огрызнулся Шемелин, намекая на постоян­но создаваемые Толстым недоразумения на корабле, и, по­спешно собрав свои тетради, вышел.

Смелый выпад кроткого Шемелина заставил Толстого громко расхохотаться. Смеясь, он погрозил кулаком в сторо­ну захлопнувшейся двери.

В кают-компании продолжался начатый на палубе спор.

– Я еще раз повторяю, господа, что заслуга решительно всех открытий земель в северной части Восточного океана, – сказал старший офицер Ратманов тоном, не допускающим возражений, – принадлежит нам, военным морякам. Куп­чишки и прочие только присосались к нашей славе. Не будем шевелить особенно старого, давнишнего – там все больше спорные легенды. Давайте начнем хоть с нашего Беринга, – и он растопырил толстые пальцы, приготовившись считать. – Существование пролива между Азией и Америкой доказал Беринг. Длинная цепь Алеутских островов, острова Шумагинские, Туманные, северо-западная часть Америки, гора Свято­го Илии – все это открыто и описано военным моряком Берингом. Даже такой прямой конкурент его, как Кук, и тот счел нужным отметить, что его наблюдения исключительно точны.