Георгий Чиж - К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.

– Никак не могу ждать, почтеннейший Сидор Федорыч, завтра утром уезжаю опять в Иркутск, а оттуда в Охотск.

– Видите ли, какая оказия, – с сожалением замотал головой старик, – придется вашему высокоблагородию огра­ничиться списком. Но и тут найдется, может, что-нибудь: покойник изъездил весь свет, бывал и в Китае и в Японии и книгу страсть любил. Посмотрите, ваше высокоблагоро­дие, на переплеты, как берег книгу: аккуратно, со вкусом, красиво. Жаль, мы в журналах не разбирались, их множест­во, – и он повел Невельского за прилавок в соседнюю ком­нату. Отобранные книги сияли чистыми красивыми кореш­ками уже на полках, журналы беспорядочной грудой валя­лись на полу.

– Взгляните все же на них, Геннадий Иванович, – показал он рукой на груду.

Но Невельской и без того, не ожидая приглашения и да­же не слыша его уже стоял, опершись на острое ребро шкафа, быстро пробегал по списку знакомые заглавия, из­редка отчеркивая огрызком карандаша интересное для себя. Сидор Федорович опять взглянул поверх очков, тихонько по­додвинул Невельскому просиженный низенький стул, одо­брительно крякнул и вышел.

Быстро пробежав список, Геннадий Иванович вздохнул, подошел к полкам, вынул отмеченные им книжки, погладил по корешкам и перелистал.

Внимание его привлекла неизвестная ему английская книжка, вышедшая в Лондоне в 1847 году [4] Симпсон – « Описание путешествия вокруг света в 1841 и 1842 гг.» .

Перелистнув несколько страниц опрятного второго тома, Геннадий Иванович уже не мог оторваться – речь шла о владении Амуром. Известный автор указывал, как на осо­бенно счастливое обстоятельство для равновесия Европы, на то, что русские не владеют Амуром, который открыл бы Рос­сии океан и образовал бы из нее со временем сильную мор­скую державу. «Здесь мог бы быть сооружен такой флот, который бы непременно привел Россию в соперничество с обоими богатыми соседями еще и как морскую державу. Рухнула бы тогда перед российским колоссом последняя пре­града, которую он встречал в своем поступательном движе­нии на восток».

– Что же это такое! – возмущался Невельской. – Что думает наш азиатский департамент? Читает? Видит? Надо показать Николаю Николаевичу Муравьеву... Да скорей, скорей надо занимать Амур, если только еще не поздно!..

Геннадий Иванович бережно положил солидный том на полку и заглянул в магазин. Сидор Федорович был занят – пришлось вернуться. Он наклонился над французско-англо-немецкой грудой растерзанных журналов, машинально по­додвинул ногой стул и стал их разглядывать. Сверху лежал журнал со статьей Зибольда «Доклад о статье по вопросу о происхождении Японии» – сообщение на заседании фран­цузского географического общества.

Минут через десять тихонько вошедший Сидор Федоро­вич остановился на пороге. Маленький капитан первого ранга, согнувшись в три погибели над грудой журналов, при скудном освещении петербургского зимнего дня, весь ушел в чтение какой-то тоненькой, очевидно, выхваченной из кипы тетрадки. Еще несколько уже развязанных кип ва­лялось на полу, у ног капитана.

Сидор Федорович вышел. Через четверть часа он при­открыл дверь. Застывший в той же позе капитан продолжал читать. Развернутые странички брошюрки дрожали в его руках.

«Выпивает, должно быть, бедняга», – подумал старик, переводя соболезнующий взгляд с дрожащих рук на кро­хотную сгорбленную фигурку Невельского.

Дочитав не отрываясь доклад Зибольда, Невельской, по-видимому еще волнуясь, стал читать его заново, подолгу останавливаясь на некоторых местах. Доклад был посвящен описанию жителей Курильских островов, обоих берегов Са­халина и восточного берега Азиатского материка. Интерес­ное само по себе описание было основано не только на рус­ских материалах Крузенштерна и Головина, но и на соб­ственных, Зибольда, и на рассказах какого-то старика япон­ца. Поразило Невельского, однако, не это, а слова доклада о том, что восточная часть Сахалина отделена существую­щим проливом, в чем никогда не было сомнения вопреки противоположному утверждению Крузенштерна. Этот про­лив посетил в 1808 году Мамо Ринзоо и нанес на карту. Он произвел эту новую разведку по поручению правительства... Пролив получил название Мамия но Сето, или проход Мамия... Амур именуется у японцев китайским именем Кон-то-Коо, а местное его название Манкоо или Мангоо.

В каком-то изнеможении от поразивших его своею не­ожиданностью сведений Геннадий Иванович откинул назад голову, стараясь собрать вдруг разбежавшиеся мысли и дать себе отчет о прочитанном.

– Нашли что-нибудь? Вы не здоровы? – спросил его снова вошедший Сидор Федорович, удивившись растерянно­му виду и блуждающему взору Невельского.

– Да, да, нашел, – очнулся он, – по списку – вот эти, – он показал рукой на переплетенные книги, – а без списка – эти французские журналы, в переплете, и эти, в папках, связанные и не связанные по годам, – словом, по­добранные с двадцать пятого по тридцатый год, но хотелось бы получить журнал и дальше. Сидор Федорович, если воз­можно, заставьте подобрать его весь.

– Слушаю-с, Геннадий Иванович, подберем-с, что только будем в состоянии-с и вечерком пришлем-с на квар­тиру... Геннадий Иванович, а что не успеем подобрать, не прикажете ли выслать посылкой? А может, и так попадут­ся интересные для вас книжечки, выслать-с? – предложил старик.

– Да, очень будет хорошо, – сказал, оправившись, Не­вельской, – высылайте в Иркутск, в канцелярию генерал-губернатора, для меня. А интересует меня все, что касается Курильских островов, Сахалина, Амура, Камчатки, Тихого океана, Японии, Китая и тихоокеанских островов.

Оторвавшись от книги адресов, куда он записывал адрес Невельского, Сидор Федорович рассмеялся:

– Да вы, ваше высокоблагородие, чуть не весь земной шар перебрали. Трудненько будет вас удовлетворить, трудненько-с. Однако попробуем... Счастливого пути вам, Генна­дий Иванович, и успехов по службе. Дай вам бог скоро до­служиться до адмирала... Да деток, сыновей-с.

– Я не женат, – пожал плечами Геннадий Иванович.

– Пора, – строго и серьезно ответил старик. – Без су­пруги-то негоже: годика через три госпожа адмиральша, поди, потребуется – гостей принимать. Пора... в час до­брый...

Вечером Корсаков увлек Геннадия Ивановича в театр, потом ужинали, но зато, простившись с не вполне проснув­шимся другом и закутавшись в необъятную медвежью шубу Волконского, он тотчас же бездумно провалился в темную бархатную бездну. Очнулся он после полудня и никак не мог понять, где он и что с ним.

Чуть-чуть поскрипывая на трескучем морозе, мягко скользил по ровному снегу возок, дерзко-жизнерадостно зве­нели бубенцы, изредка сбиваясь с такта, когда высоко вски­дывал на ходу головой коренник. Слепили чистые снежные широкие и ровные скатерти полей.