Игорь Латышев - Япония, японцы и японоведы

В ответе Ворониной на мои возражения не было жесткости. Ни горком, ни райком КПСС больше к этому вопросу не возвращались. А некоторое время спустя в каком-то из центральных партийных изданий (не помню в каком) была опубликована развернутая статья с критикой взглядов и поведения Солженицына как писателя, враждебно настроенного к советской системе и коммунистической идеологии. Больше с Солженицыным мои пути не пересекались. Ирония судьбы: тогда я считал его своим идейным противником, а сегодня, после выхода в свет его книги "Россия в обвале", я считаю его своим единомышленником. Наверное, и у меня, и у него после горбачевской перестройки и ельцинских реформ существенно изменились взгляды на прошлое, настоящее и будущее нашей страны.

Идеологический контроль за изданиями нашего института осуществлял в ЦК КПСС не только Отдел науки, но и Отдел печати. В 1967 году, накануне 50-летия Октябрьской революции, меня срочно вызвали к одному из ответственных работников этого отдела. Удостоверившись, что я секретарь парткома института, он положил передо мной на стол верстку и чистые листы юбилейного номера нашего институтского журнала "Советское востоковедение", главным редактором которого был в то время один из ведущих ученых нашего института профессор, доктор филологических наук И. С. Брагинский.

- Посмотрите,- сказал он,- в верстке и в чистых листах статью главного редактора вашего журнала Брагинского с воспоминаниями о его революционной деятельности в Баку в дни Октябрьской революции 1917 года. Вернее, посмотрите правку, сделанную его рукой в верстке. Какие-то странные получаются у него мемуары: то ли быль, то ли досужие выдумки. Читайте верстку: "Утром, как только стало известно о перевороте в Петрограде, я направился в Бакинский горком большевистской организации. Там за столом секретаря горкома сидел белобрысый молодой парень Николай, который сказал, чтобы я направлялся без промедления в один из районов города..." Прочли? А теперь читайте после правки Брагинского чистые листы: "Утром, как только стало известно о перевороте в Петрограде, я направился в Бакинский горком большевистской организации. Там за столом секретаря горкома сидел курчавый черноволосый молодой парень Хасан, который сказал..." Так кто же сидел за столом секретаря горкома - "белобрысый Николай" или "черноволосый Хасан"? Похоже, ваш главный редактор журнала не мемуары пишет, а сочиняет байки. Разберитесь, пожалуйста, с этой статьей в своей организации. Нельзя же в юбилейном номере публиковать заведомо недостоверную отсебятину.

Разбираться с Иосифом Самойловичем Брагинским, пользовавшимся в институте всеобщим уважением, мне не хотелось: вопрос с моей точки зрения не стоил выеденного яйца. Но для проформы я сообщил ему о претензиях работников отдела печати ЦК. Он улыбнулся и сказал:

- Конечно же, за столом сидел тогда русский парень Николай. Но когда я недавно был в Баку и показал бакинским товарищам верстку этой злополучной статьи, то они обиделись и сказали, что статья создает впечатление, будто бы революцию в Баку делали не азербайджанцы, а русские. Пришлось учесть их замечание. Вот поэтому во избежание обид я и заменил Николая на Хасана. Не осложнять же отношения с нашими азербайджанскими коллегами.

Вот в какие курьезные разборки между вышестоящими партийными инстанциями и институтом приходилось мне подчас втягиваться волей-неволей, будучи секретарем партийной организации.

Но самую большую ответственность перед вышестоящими инстанциями я брал на себя, подписывая выездные характеристики-рекомендации на сотрудников института, выезжавших за рубеж в научные командировки и по линии различных практических организаций. Только после утверждения на парткоме и моей подписи ставил на этих бумагах подпись директор института.

Всех сотрудников, выезжавших за границу по разным поводам, я, конечно, лично не знал и при утверждении на парткоме многих характеристик доверялся рекомендациям партийных руководителей отделов и секторов, хотя известно было, что рекомендации эти давались последними довольно либерально. Подписанные мной и директором института характеристики-рекомендации отправлялись далее на утверждение райкома партии, работники которого формально также несли ответственность за едущих за границу. Но все-таки главным ответчиком во всех этих делах оставался я.

В целом за четыре года мной было подписано несколько сот таких рекомендаций. На мое счастье, никто из сотрудников института, выезжавших за рубеж в те годы, не был замешан в аморальном поведении и в политических эксцессах. А следовательно, никто не подвел ни меня, ни Бауманский райком партии, хотя в других институтах АН СССР у секретарей парткомов возникали в подобных делах всякие неприятности.

В целом мои отношения с Бауманским райкомом партии складывались сравнительно благополучно. Спустя менее года после моего избрания секретарем парткома на первой же отчетно-перевыборной конференции Бауманской районной партийной организации меня избрали в члены Бауманского райкома КПСС, в связи с чем время от времени мне полагалось принимать участие в пленумах райкома, хотя главная роль на этих заседаниях принадлежала членам бюро райкома, и прежде всего секретарям райкома (секретарей было трое во главе с первым секретарем П. А. Ворониной). Помнится, в те годы раза два по поручению тех, кто готовил различные райкомовские заседания, мне пришлось выступать на этих пленумах по вопросам, касавшимся участия сотрудников института в лекционной и пропагандистской работе райкома. Но о чем шла речь на этих пленумах и что я там говорил - вспомнить не могу.

Зато в памяти у меня хорошо сохранилось другое более масштабное заседание. Это был митинг избирателей Бауманского района г. Москвы, на котором Генеральный секретарь ЦК КПСС Л. И. Брежнев, баллотировавшийся как раз по нашему Бауманскому избирательному округу, выступал с предвыборной речью. Митинг этот проводился в Кремлевском дворце съездов при участии в нем шести тысяч человек, включая не только представителей основных учреждений и предприятий этого центрального района Москвы, но едва ли не всю партийную и государственную элиту Советского союза. Мне как представителю одной из крупнейших партийных организаций района руководство райкома оказало честь сидеть в президиуме митинга - на большой сцене Дворца Съездов. Такая же честь была оказана еще двадцати представителям районного партийного актива.

По специальным пропускам, полученным в райкоме, нас пропустили сначала в комнату за сценой, а затем по сигналу устроителей митинга мы вышли на сцену из-за кулис через дверь, расположенную в левой стороне зала и направились к стульям, стоявшим в середине сцены. В эту же минуту с противоположной стороны навстречу нам к тем же стульям вышли члены Политбюро ЦК КПСС и руководители правительства во главе с Брежневым. Приблизившись друг к другу на глазах шести тысяч участников митинга, уже сидевших в зале, мы, рядовые представители районной общественности, и они, партийные вожди, о которых я имел представление лишь по портретам и фотографиям в газетах, молча разместились бок о бок на стульях в центре сцены.