Жюль Верн - Упрямец Керабан

Обе девушки прошли через указанную им дверь, любезно распахнутую Кидросом.

— А где будут спать эти бравые парни? — спросил Керабан, указывая на Бруно и Низиба.

— В наружной комнате, в которую я их сейчас провожу, — ответил метр Кидрос.

И, направляясь к двери в глубине двора, он сделал Низибу и Бруно знак следовать за ним. Они, изнуренный долгой дневной ездой, охотно повиновались, пожелав спокойной ночи хозяевам.

— За дело! Сейчас или никогда! — сказал себе Скарпант.

В ожидании Кидроса господин Керабан, ван Миттен и Ахмет прогуливались во дворе караван-сарая. Дядюшка находился в отличном настроении. Все шло в соответствии с его желаниями, и в назначенный срок они должны были приехать на берега Босфора. Керабан уже заранее радовался, представляя, какие физиономии будут у оттоманских служак, когда они увидят его прибытие. Ахмету же возвращение в Скутари виделось столь желанным празднованием его свадьбы. Ну а для ван Миттена возвращение… было всего только возвращением.

— Ну что там? Нас забыли? А наши комнаты? — спросил господин Керабан.

Обернувшись, он заметил Скарпанта, медленно подходившего к нему.

— Вы спрашиваете о комнате, предназначенной господину Керабану и его спутникам? — сказал тот, кланяясь, как если бы он был одним из служащих каран-сарая.

— Да!

— Сюда пожалуйте.

И Скарпант указал на дверь справа. Коридор за ней вел прямехонько в покои курдской путешественницы, которую сторожил господин Янар.

— Пойдемте, друзья, пойдемте! — сказал Керабан, не подозревающий о ловушке.

Все трое вошли в коридор. Но еще до того, как они успели закрыть дверь, разразилась буря женских криков, к которым примешивался и мужской голос.

Не понимая, что происходит, господин Керабан, ван Миттен и Ахмет выскочили обратно во двор караван-сарая.

Со всех сторон пораскрывались двери, и из них стали появляться путешественники. На шум прибежали и Амазия с Неджеб, а затем и Бруно с Низибом. В полумраке просматривался силуэт свирепого Янара. Наконец из коридора, в который так неосторожно проникли господин Керабан и его спутники, выбежала женщина.

— Воры! Грабеж! Убийство! — вопила она.

Это была благородная Сарабул — властная, сильная, энергичная, со сверкающими глазами и красным лицом, одним словом, венская ипостась [284] Ипостась — здесь: одно из обличий, принимаемых данной личностью, проявление разных совокупностей ее качеств (в данном случае женщина выявляет свойства, роднящие ее с конкретным мужчиной). господина Янара.

По-видимому, до вторжения посторонних, она еще не спала своей комнате, потому что не успела снять одежду — «минтан» [285] Минтан — подобие легкого кафтанчика. из сукна, с обшитыми золотом рукавами и корсажем; «энтари» из яркого шелка, туго затянутый шалью, к которой были прицеплены и пистолет из дамасской стали, и ятаган в ножнах из зеленого сафьяна. На голове у Сарабул красовалась расширяющаяся феска, обернутая платками яркой расцветки, и с нее свисал длинный «пюскюл» [286] Пюскюл — кисточка, украшающая феску. подобный кисточке от звонка. На ногах — сапожки из красной кожи, в которые были заправлены «шальвары» — панталоны женщин Востока. Некоторые путешественники утверждали, что одетая подобным образом курдчанка походит на осу. Возможно! Благородная Сарабул своим видом отнюдь не опровергала этого сравнения, и, наверное, жало этой «осы» должно было быть ужасным!

— Какая женщина! — сказал ван Миттен вполголоса.

— И какой мужчина! — добавил господин Керабан, указывая на Янара.

А тот кричал что есть мочи:

— Еще одно покушение! Пусть арестуют всех!

— Давайте приготовимся, — прошептал Ахмет на ухо дяде, — так как я опасаюсь, что мы — причина всей этой шумихи.

— Ба! Кто нас видел? — ответил Керабан. — И сам Пророк нас не опознал бы!

— В чем дело, Ахмет? — спросила девушка, только что подбежавшая к своему жениху.

— Ни в чем, милая Амазия, ни в чем!

В этот момент на пороге большой двери в глубине двора появился метр Кидрос и воскликнул:

— Да, вы прибыли вовремя, господин судья!

И в самом деле, судья, вызванный из Трапезунда, только что приехал в караван-сарай, где он должен был провести ночь, а утром начать расследование, требуемое курдской парой. За судьей следовал его секретарь.

— Как, — вскричал судья, — эти мошенники повторили свою попытку?

— Кажется, да, господин судья, — ответил метр Кидрос.

— Пусть закроют двери караван-сарая, — сказал чиновник важным голосом. — Запрещаю кому бы то ни было выходить отсюда без моего разрешения.

Эти приказы были тотчас осуществлены, и все путешественники оказались на положении узников, которым караван-сарай должен был теперь послужить тюрьмой.

— А сейчас, судья, — сказала благородная Сарабул, — я требую правосудия против злодеев, не побоявшихся вторично напасть на беззащитную женщину.

— И не просто на женщину, но на курдчанку! — прибавил господин Янар с угрожающим жестом.

Как легко понять, Скарпант, наблюдая эту сцену, старался ничего не упустить.

Судья имел внешность истинно судейскую: хитрое лицо, глубоко посаженные глазки, заостренный нос, сжатый рот, клочковатая бородка… Он прямо-таки впивался своими глазами-буравчиками в лица людей, оказавшихся в караван-сарае. Но разглядеть что-либо было довольно трудно, так как единственный фонарь в углу двора давал слишком мало света. Произведя свой беглый осмотр, судья обратился к благородной путешественнице:

— Вы утверждаете, что прошлой ночью злоумышленники пытались проникнуть в вашу комнату?

— Да, утверждаю!

— И что они только что повторили свою преступную попытку?

— Они или кто-то другой.

— Минуту назад?

— Минуту назад!

— Вы узнали бы их?

— Нет… В моей комнате темно, в этом дворе — тоже, и я не могла видеть их лиц.

— Их было много?

— Не знаю.

— Мы узнаем это, сестра, — воскликнул господин Янар, — мы узнаем. И горе мошенникам!

В этот момент господин Керабан прошептал на ухо ван Миттену:

— Опасаться нечего. Нас никто не видел.

— К счастью, — ответил голландец, не совсем уверенный, что все обойдется благополучно. — Иначе с этими дьяволами, курдами, мы бы не распутались!

Тем временем судья расхаживал взад и вперед. Казалось, к большому неудовольствию жалобщиков, что он не знает, какое решение принять.

— Судья, — сказала благородная Сарабул, скрещивая руки на груди, — неужели правосудие бессильно? Разве мы не подданные султана, имеющие право на защиту? Женщина моего происхождения стала жертвой подобного покушения, и еще не убежавшие виновники избегнут наказания?

— Она воистину великолепна, эта курдчанка! — справедливо заметил господин Керабан.