Хуан Эслава Галан - В поисках единорога

Фрай Жорди, растрясший в походе весь жирок, утративший свое солидное пузо и как будто помолодевший, подбадривал всех советами и утешениями, всегда находил доброе слово для больных и измученных. „Порой Господь наш наказует честных христиан, дабы воздать им после сторицею. Стерпим же все беды, холод и зной, голод и жажду, лихорадку, страдание и смерть, как терпели апостолы, мученики, исповедники, девы, и Иов, и Товит, и Катон“, — любил он повторять. И павшие духом крепились. Тем не менее он нередко уходил в лес, якобы собирать травы, и долго в одиночестве молился и плакал. Монаху приходилось тяжелее всех, он так старался ради нас, а его самого утешать было некому.

Упорно продвигаясь на юг, мы набрели на какое-то негритянское племя, обитавшее возле удивительно тихой реки. Ее воды словно бы замерли и даже подернулись ряской. Над ней нависало некое подобие моста из длинных крепких лиан, по которому можно было ее перейти, не замочив ног. Хижины туземцев, похожие на пчелиные ульи, торчали по обоим берегам, точно как у нас Триана лежит на одном берегу, а на другом — Севилья. При нашем появлении большинство жителей в ужасе разбежались кто куда. Я послал вперед Паликеса с Себастьяном и еще несколькими людьми и приказал трубить в рожок. Заслышав звуки рожка, негры высыпали из хижин и из-за деревьев с такими лицами, как будто наступил день Страшного суда. Первым подошел к нам один, в головном уборе из львиной гривы, с раскраской на лице и по всему телу, увешанный бусами и диковинными ожерельями, из чего мы заключили, что он тут главный. Приблизившись ко мне, он попытался было пасть ниц, но я ему не позволил и дружелюбным жестом помог подняться. Тогда туземцы поняли, что мы пришли с миром, Львиная Грива повернулся к своим людям и сказал какие-то слова, которые им, похоже, очень понравились. Только что они хотели уносить ноги, словно узрели лик Сатаны, а теперь, мгновения спустя, уже приветствовали нас с таким гостеприимным радушием, с каким в иных местах встречают знатных и высокопоставленных гостей. Здешний язык не принадлежал к числу выученных Паликесом, однако, выдернув по словечку из разных наречий и призвав на помощь язык жестов, он мог вполне сносно изъясняться. Паликес сообщил, что ищем мы не серебро, не золото и не рабов, а единорога. Львиная Грива осведомился, не с луны ли мы свалились, но вопрос этот не был проявлением грубости или слабоумия — просто здесь никогда не видели белых и не знали, что в природе бывает другой цвет кожи, кроме черной, как у них. Мы честно ответили, что прибыли из Кастилии, королевства, лежащего дальше страны мавров, за морем. Но туземцы не поняли ни кто такие мавры, ни что такое море, настолько далеки они были от мира. Более того, если мы правильно истолковали их речи, единорога они тоже никогда не видели.

Как бы там ни было, нас препроводили в хижины, и угостили на славу, и отвели нам лучшее помещение. Конечно, пиром в царских покоях это не назовешь, но туземцы охотно делились тем немногим, что имели, а постели из тростника и свежих листьев для наших недужных товарищей у них получились очень даже неплохие. Постоянно они носили нам в плетеных корзинках и деревянных мисочках то муку, то рыбу, то разные плоды. Пока мы отдыхали у них, хозяева осыпали нас всяческими почестями и знаками внимания, устраивали для нас праздники, во всем себе отказывали, лишь бы получше нам угодить. Мы благодарили их по мере сил, хотя достойно отплатить за столь искреннее гостеприимство нам было нечем, ибо к тому моменту мы являли собою горстку нищих оборванцев.

Поскольку излагать на письме каждую мелочь представляется не только затруднительным, но попросту невозможным, да и на читателей либо слушателей это навеяло бы лишь раздражение и скуку, подробное описание следующих дней позволю себе опустить.

Возобновив поход, через три дня после Пасхи, чье торжественное празднование сопровождалось общим причастием и прочими бесчисленными проявлениями смиренной набожности, мы очутились на обширном лугу, где в изобилии росли цветы всевозможных форм и оттенков. Наши негритянские слуги выбрали из них большие, с сочными лепестками, чтобы попробовать на предмет съедобности. По их словам, цветы оказались хороши и вкусом напоминали медовые сласти. Тут уж и мы полакомились, и в дальнейшем они служили неплохим дополнением к дичи, ежедневно добываемой нашими стрелками. Еще через три дня мы заметили каких-то туземцев, наблюдавших за нами из-за расположенных в отдалении деревьев, и решили, что они, как и предыдущие, мирное племя, просто напуганы нашим видом. Я собрал маленькую делегацию, дабы продемонстрировать наши добрые намерения. Мы подошли к тем деревьям и оставили на виду четверть жареной антилопы — излишки нашего завтрака, — привязав ее на ветки повыше, чтоб не достало зверье. Когда мы вернулись туда под вечер, мяса уже не было, а на его месте появилась корзинка с просяной мукой. Таким образом все убедились во взаимном дружеском расположении. На следующий день мы подошли снова, призывая их жестами, и они ответили тем же, после чего несколько человек приблизились к нам. Паликес попытался говорить с ними, но общего языка не нашел в буквальном смысле. Эти новые туземцы кожу имели более светлую, чем наши провожатые, и волосы не такие кудрявые, почти гладкие, и ноздри не такие широкие, более пропорциональные. Вслед за ними мы проследовали по тропе, которая вывела к долинке, пересеченной очень славной речкой с чистейшей водой. В глубине виднелись высокие деревья, из-под которых нам навстречу шла целая толпа, производя неимоверный шум с помощью колокольчиков и разнообразных рогов. Чтоб не остаться в долгу, я велел Франсиско Вильяльфанье трубить в боевой рожок, он дунул пару раз, и от этих пронзительных звуков негры поначалу было вздрогнули, но, увидев, что мы смеемся, расхохотались тоже, подняли гвалт и веселую суматоху, точно дети малые. Тем не менее при ближайшем рассмотрении выяснилось, что многие из них прикрываются большими щитами из белой кожи, а в руках держат луки со стрелами и копья, на вид чрезвычайно острые. Но едва первое потрясение миновало, мы с облегчением отметили, что впереди шествуют их предводители, четверо толстяков в затейливых головных уборах. По пятам за ними шли подростки, видимо, что-то вроде пажей — целиком обнаженные, даже срам не прикрыт, — и держали наготове деревянные сиденья. Оказавшись с вождями лицом к лицу, мы отвесили придворные поклоны в качестве приветствия; те в ответ переглянулись, расхохотались от души, поклонились, копируя нашу манеру, с потрясающей медлительностью подобрались к нам вплотную — и ну щупать кожу, дергать бороды, пялиться на оружие. Всему-то они дивились — с тем же простодушием, какое мы не раз уже наблюдали у африканских негров. Мы им не препятствовали и недовольства не выказывали, однако же восемь стрелков в арьергарде незаметно зарядили арбалеты и приготовились вмешаться, ежели возникнет в том нужда.