Йозеф Вагнер - Сафари под Килиманджаро

Столь деликатная тема подсказала мне мысль расспросить Кимури о том, как у них в племени укамба определяется отцовство. После того, как я объяснил Кимури, что такое отцовство, Кимури вдруг совершенно неожиданно начал ойкать, жестикулировать, произносить какие-то нечленораздельные звуки, хвататься за голову и вздыхать… Я уже привык, что африканцы подобным образом выражают свои чувства, но на этот раз я действительно не мог понять, что он хочет этим сказать. Я подумал, что он что-то преувеличивает. Но я ошибся. Судите сами. После этого звукового вступления Кимури начал рассказывать, а я из его рассказа понял следующее. Беременная женщина покорно стоит перед главой племени. Вокруг него собираются старики и уважаемые члены общины, созванные для того, чтобы обсудить несчастье этой женщины и вынести приговор мужчине, который вторгся в ее жизнь.

Глава племени долго откашливается — это придает ему солидности, а данному моменту — значимости. Потом он закричит страшным голосом:

— Женщина, скажи, кто отец твоего ребенка!

Женщина горбится, сжимается в комочек и боится сказать слово… Природа наделила нежный пол покорностью и беспрекословностью перед венцом творения — мужчиной. Глава племени молча это оценит, потом еще более страшным голосом прокричит:

— Женщина, открой тайну своей утробы.

Жертва сильного пола, наконец, заговорит. Она должна говорить ясно и четко, чтобы все это услышали. На этом заканчивается первое действие. Во втором действии дело уже хуже. Глава племени, соблюдая соответствующий церемониал, передает виновника Муганге, колдуну племени. Разжигается огромный костер, вокруг которого собираются все присутствующие, а также совет племени. Муганго берет в руки огромный гвоздь, показывает его всем присутствующим, а потом торжественно кладет в огонь. Женщины не имеют права принимать участие в этой церемонии — они закрыты в своих хижинах и с волнением ожидают крика, который завершит страшный суд. Взоры всех устремлены на огонь. Только обвиняемый мужчина покорно и удрученно смотрит в землю. С каждой минутой Муганго становится все более суровым. Бьют барабаны. Муганго важным шагом приближается к огню, берет в руки клещи и вынимает раскаленный гвоздь.

Барабаны затихают. Деревня как-будто вымерла, и даже лес кажется безжизненным. Наступает глубокая тишина.

— Подойди, виновный, — приказывает колдун.

Мужчина, еле держась на подкашивающихся ногах, подходит к Муганго.

— Признавайся! — восклицает колдун.

— Я не виноват! — голосит мужчина, падает на колени, и в отчаянии и страхе начинает кататься по земле.

— Встань!

Мужчина с трудом поднимается с земли, а Муганго с раскаленным гвоздем приближается к нему…

— Открой рот! — кричит колдун.

Начинают бить барабаны. Сначала тихо, потом все громче.

— Нет! Я не виноват!

— Приказываю тебе открыть рот!

Мужчина снова падает на колени, но Муганго неумолим. Страшный гнев искажает его лицо. Допрос окончен.

Муганго загоняет гвоздь в рот обвиняемого.

Раздается крик. Этот крик и означает, что женолюб признался. Бой барабанов оглушительно нарастает, потом вдруг обрывается. Женщины, дети, все жители селения выходят из хижин. Драма окончена…

Кимури вытер вспотевший лоб и выпил чаю. Признаюсь, что и я сделал то же самое. Потом я его спросил:

— Кимури, а что если…

Я не знал, как ему это сказать. Я мыслил нашими «цивилизованными» категориями и мне пришло в голову, что обвиняемый может защищаться. Ведь этакая дама может иметь и дюжину поклонников, которые жаждут ее красоты. Обвиняемый может сказать, что автором нежеланного плода любви является кто-то другой. Я старался объяснить это с предельной деликатностью, чтобы не задеть целомудрия женщин племени укамба. Но Кимури меня моментально понял.

— Ой, ой, таких умных много, Мзи.

— Много?

— Страшно много. Ой, ой!

Кимури вскочил, снова стал жестикулировать, ойкать, а из его рассказа я составил примерно такую картину:

Перед Мугангой стоят пять обвиняемых. Колдун приближается с раскаленным гвоздем. Естественно, что «признается» тот, кому он первым всадит гвоздь в рот. Ему просто не повезло, что он оказался первым. А остальные? Их Муганго уже не пытает? Удовлетворится «признанием» первого?

— Каждый получает гвоздь в рот, — заверяет меня Кимури.

— И все закричат…

— Все.

— Кто же тогда не виновен?

— Кто не закричит.

Милый Кимури, так мы далеко не уйдем! А мне хотелось побольше узнать об этом интересном суде. Терпеливо, с небольшими уловками, мне все же, в конце концов, удалось добиться желаемого.

— Мзи, все признаются. Все. Еще до того, как им Муганго всадит гвоздь в рот. Кто даст сжечь себе язык? Нет, Мзи… Мы, мужчины, не такие…

И жестом, понятным во всем мире, он дважды постучал себя по лбу…

Я вспоминаю, как однажды пришел ко мне Кимури с таинственным лицом. В руках у него был какой-то небольшой сосуд, а держал он его так крепко, словно боялся, что у него кто-нибудь может его вырвать.

— Что это? — спросил я.

— Яд, — зашептал он и быстро огляделся — не услышал ли кто-нибудь. Потом он взял нож и сделал надрез на ноге.

— Кимури, ради бога, что ты делаешь?

Он взял сосуд, набрал на кончик ножа чуточку яда и потянулся к ранке, из которой струилась кровь. Глядя на Кимури, я просто онемел, но вмиг опомнился и кинулся к нему — Кимури, по-видимому, не понимает опасности и хочет показать мне фокус, который может закончиться трагедией.

— Я тебе не позволю этого! — закричал я и потянулся к сосуду с ядом.

— Осторожно, Мзи! — вскрикнул Кимури. — А что, если у тебя царапина или ранка на руке? Будет конец, Мзи! Конец!

Кимури стер со своей ранки кровь.

— Смотри хорошенько, — торжественно прошептал он. — Смотри, что будет.

Кончиком ножа с ядом он прикоснулся к стертой им капельке крови. Я напряженно ждал, что же будет дальше. Ждать не пришлось — все произошло в одно мгновение. Кровь у меня на глазах начала сворачиваться и чернеть.

Теперь мне стало понятно, что Кимури только что продемонстрировал действие яда. Мне представился удобный случай узнать об этой строго охраняемой тайне. Правда, прошло несколько дней, прежде чем мне удалось выудить ее у Кимури. О приготовлении яда могут знать не более трех мужчин. Прежде чем эти трое отправятся за ядом в лес, они должны принести торжественную клятву в том, что никто не узнает, как яд приготовлен и что вообще он у них есть. Перед уходом в тропические леса они устраивают большое пиршество, затем берут на несколько дней еды и тайком уходят из дому. Найдя в лесу очень ядовитое дерево кибай, они нарезают из его веток палочки длиной, примерно, в десять сантиметров. Кимури мне много раз подчеркивал, что жены, и вообще женщины, не должны даже подозревать, что в хижине находится яд. Может быть это делается для того, чтобы они не разгласили тайну? Охота в Кении находится под особым контролем, а охота отравленными стрелами строго запрещена. Однако это не мешает местным жителям заниматься браконьерством.