Йозеф Вагнер - Сафари под Килиманджаро

Мужчины с удовольствием танцуют и устраивают состязания ради девушек. Двое танцующих встают друг против друга и под возгласы и ритмичное похлопывание присутствующих начинают прыгать на месте. Ноги и все тело натянуты как струна. Кто прыгнет выше, тот и выигрывает.

— Спойте мне что-нибудь, — попросил я.

Долго они не могли понять, чего я от них хочу. Тогда я начал петь сам. Они поняли. Быстро собрались все вместе, один из них запевал. Это был очень своеобразный хор. Напоминало мне это «Страсти господни». Даже текст был, примерно, такой же.

Пели так:

«Пришел к нам белокожий, он лысый, мы думали, что он из Мороты, а он из Набисвы…».

Они явно хотели мне польстить и проявить свои добрые чувства ко мне. А я с удивлением обнаружил, что у них нет своих песен, нет своих традиций.

И все же мне довелось пережить еще один необыкновенный и незабываемый день — примирение между себеи и карамоджа. На границу тогда пришло около восьмидесяти воинов-карамоджа — в полном боевом снаряжении, сопровождаемых торжественными звуками рога. Навстречу им шли себеи. Они приближались друг к другу торжественно, медленно и гордо покачиваясь… Лица у них были хмурые. Я вспоминаю, как у меня тогда мурашки пробегали по телу. Зрелище было незабываемым.

Переговоры продолжались целый день. Вечером было устроено пиршество — разложили большие костры, на которых зажарили теленка и барана. Запивали самогоном. В танцах было прекрасно, с большой наблюдательностью и остроумием воспроизведено поведение животных — величественная походка жирафа, нападение буйволов, ритуальный свадебный танец страусов-самцов. Песни о примирении и вечной дружбе звучали до поздней ночи.

— Позвольте вам представиться: я государственный палач. Каждая профессия нужна, подумал я. Однако… Какое счастье, что моя профессия так меня закалила, что я готов был к любым неожиданностям и привык сохранять хладнокровие в любых ситуациях.

— Интересная профессия. Я думаю, что мы проведем с вами приятный вечер. Я очень рад, господин…

Господин Филипп не отвечал. Позже он мне признался, что просто потерял дар речи. Рассказывать начал я… правда, сейчас я уже не помню о чем, а в голове у меня была только одна мысль — передо мной палач. Тысяча вопросов вертелось у меня на языке: сколько у вас, господин, на счету мертвых? Как вы себя чувствуете в ту, последнюю, секунду между жизнью и смертью? Как реагирует на это ваш пищеварительный тракт? Нуждаетесь ли вы перед казнью в допинге? Испытываете ли чувство удовлетворения от хорошо выполненной работы? Приходят ли к вам во сне ваши мертвые? Ставите ли свечку в день памяти усопших? Реагируете ли на последние слова казненных?

Но я не сказал ни слова. Не знаю, почему… ведь меня считают очень любознательным человеком — собственно, я тоже себя таким считаю. Но сейчас что-то заставило меня не затрагивать этой темы, а вести разговор с Филиппом, например, о погоде.

Мы собрались в мужской компании у начальника заповедника. Вечер был очень приятный, а украшением его был господин Филипп. Вокруг него было постоянное оживление, а сам он блистал остроумием и находчивостью. Но все это было до тех пор, пока между нами не произошел этот короткий диалог. С этой минуты господин Филипп не отходил от меня ни на шаг и не спускал с меня глаз. Он следил за мной своими быстрыми и колючими глазами. Гости были разочарованы, потеряв такого великолепного собеседника и не могли понять, что с ним произошло. А больше всех не мог понять я. В центре внимания теперь оказался я, по-видимому, потому, что был новым человеком, — а новое всегда бывает интересным. Гости меня окружили, я должен был отвечать на множество вопросов, но меня интересовал только господин Филипп. Он сидел в углу комнаты, откуда ему хорошо было меня видно, задумчиво подперев голову руками и… молчал.

Примерно через час, а может быть, через два — он встал и направился прямо ко мне. Я чувствовал, что он хочет мне что-то сказать и с интересом ждал.

— Вы были правы, господин, — сказал он. — Мы провели вместе очень интересный вечер.

Но, кроме тех двух фраз во время нашего знакомства, мы не сказали друг другу ни слова. Что он имеет в виду?

— Вы интересный человек, — сказал государственный палач.

Я ничего не понимал и чувствовал себя очень неловко.

— Благодарю вас, — ответил я неуверенно. — Не сомневаюсь в искренности ваших слов. Но боюсь, что моя персона не заслужила такой похвалы.

— Ваша персона отравила мне радость, — сказал государственный палач и нервно ослабил узел своего модного галстука. Кто бы на моем месте не был удивлен? Изумленно смотрел я на палача и, заикаясь, спросил:

— Я вам отравил радость… Я?..

— Вы, господин!

— Вы меня, пожалуйста, извините, но я не понимаю…

— Я не удивляюсь, — махнул рукой палач. — Пошли выпьем.

Я с благодарностью принял его приглашение. Слуга не успевал наливать этому господину, а он все оставался трезвым, как-будто вместо крепкого виски вливал в себя воду. Истинный палач… У палача не может закружиться голова.

— Я знаю, о чем вы думаете, — сказал он, утолив свою жажду. — Чтобы я, наконец, развязал язык. Правда?

— Я сгораю от любопытства, господин.

— Ах, ничего особенного нет. Всего лишь невинная шутка, которую я себе позволил, чтобы скрасить свою однообразную жизнь.

Палач выпил еще один бокал — слуга стоял за его спиной, готовый в любой момент налить еще.

— Ну, я не сказал бы, чтобы ваша жизнь была однообразной, — отметил я. — Совсем наоборот. У вас, наверное, много интересных впечатлений.

— Вот это да! — воскликнул государственный палач и громко рассмеялся. Однако, что может быть смешного в казни — этого я не могу понять.

— Знаете, я многие годы развлекаюсь тем, что смотрю на реакцию людей с самых различных континентов на мои слова, когда я говорю, что я палач. Я им представляюсь, подаю руку… мысленно воображаю, как эта особа спешит тут же в туалет, чтобы вымыть руки или даже по более неотложным делам. Ну, а когда они приходят в себя, начинают на меня смотреть, как на экзотическое существо. Забавно, правда?

— Да. Очень.

— Я вспоминаю, как представился одной красивой актрисе, нежной блондинке — она душераздирающе закричала и без памяти рухнула на землю. Пока ей оказывали первую помощь, у нее украли драгоценное ожерелье. История была неприятной еще и потому, что все это происходило на вечере у полицейского префекта… Богатый плантатор выпросил у меня как-то необычный сувенир — кальсоны… Другой миллионер предлагал мне фантастические деньги за одежду казненного. Да, все это было очень забавно — до появления того американского журналиста…