Роман Светлов - Бали: шесть соток в раю

Не скажу, чтобы слова моего спутника прозвучали грому подобно. Что-то похожее я ожидал уже после визита к господину Самиру. Но широта «соседского» заговора производила впечатление.

Когда мы уже подъезжали к обезьяньему лесу, я спросил у Спартака:

— А нужно ли было говорить мне это? Вы понимаете, что ставите сделку под угрозу?

— Разные люди живут на Бали, господин Иванов. Живут простодушные и хитрые. Те, кто помнит о слове, которое они дали, и те, кто тут же о нем забывает. Скажу честно, семья Масан не простодушная, но и не хитрая. Госпожа Марта звонила господину Вайяну, и тот разрешил ей рассказать правду. Он считает, что только поддержит этим вашу решимость. Ведь теперь мы — союзники.

Некоторое время мною владела злость. Кому понравится, когда вас водят за нос! Как сладко будет войти в кабинет юриста, наорать на него, пообещав рассказать о происшедшем «кому надо». Только «кому надо»? Подобная сделка на Бали была не первой и не последней. Чем плохи союзники на острове, который многие столетия рождал воинов?

Так или иначе, даже войдя в офис Гунтура, решения я еще не принял. Прежде чем говорить «нет» или «да», мне хотелось увидеть Марту.

Та появилась сразу после того, как Гунтур разложил на столе тексты договоров. И тут же заставила меня забыть об уязвленном деловом самолюбии. На ней были черные туфли на высоких каблуках и красная плиссированная юбка, кончавшаяся сантиметров на десять выше колен. Черная блузка с короткими рукавами и глубоким вырезом эффектно подчеркивала ее грудь. Шею украшало ожерелье из черного жемчуга, а мизинец на правой руке — изящное колечко с крошечным, но ярко переливающимся сапфиром. И никаких других колец — даже обручального!

Но более всего меня удивила ее прическа. Марта неожиданно подстриглась а-ля Гаврош, оставив лишь одну прядь, спадавшую у правого уха. Эту прядь она заплела в легкомысленную косичку. В сочетании с индонезийским разрезом глаз выглядело просто сногсшибательно.

Гунтур, поднявшийся, когда Марта зашла в его кабинет, крякнул и не произнес ни одного слова укоризны.

— Простите, господин Иванов, — обратилась она ко мне. — Сегодня я вела себя как европейка.

Я была у парикмахера… вы ведь знаете, сколько времени женщина может провести у парикмахера!

Я пожал ее прохладные пальчики, на мгновение залюбовавшись на красные ноготки.

— Две минуты в Европе — это не опоздание, — ответил я. — Мы даже не приступили к документам.

Ну вот я и сказал «да». Гунтур, Марта и Марат поняли это без слов и восприняли как должное. Мы занялись бумагами, и мысли о соседстве и таинственном господине Вайяне куда-то исчезли сами собой.

К двенадцати договор между господином мной — законным собственником — и госпожой Маде Десак Масан — номинальной собственницей — был согласован. Вскоре появилась Сама Удун в сопровождении огромного Джонсона, лишь с трудом поместившегося в одно из кресел Гунтура.

— Кофе лювак? — предложил Молот и заговорщически посмотрел на меня.

— Нет уж, увольте, — всплеснул руками экс-баскетболист. — Пейте сами эти зернышки, выкопанные в какашках. Принесите мне американо. Обычный, тупой жидкий американо.

Затем мы занялись пунктами договоров, просмотром форм банковских гарантий сделки, переводными векселями и тому подобным. На это ушло более четырех часов, и сил у присутствующих осталось немного, поэтому момент, когда мы — Марта, Сама Удун, Джонсон и я ставили подписи, а Гунтур Харимурти визировал документы, получился будничным. Его сопровождал лишь стук каблуков секретарши, принесшей в кабинет запотевшую бутылку бордо урожая 1994 года, ведерко со льдом и бокалы.

— В честь упорства и решимости, — устало произнес Гунтур. — Не думал, что мы справимся так быстро.

— Всего за сутки, — радостно добавил Марат.

— Почувствовали ли вы, что стали беднее на некую сумму? — спросил у меня Джонсон, пока юрист открывал бутылку.

— Чувствую, что стал богаче, — парировал я.

Джонсон посмотрел на Марту и покачал головой:

— В каком-то смысле — да.

Я люблю свое внутреннее ощущение после заключения сделки. Кажется, будто очередной раз переходишь вместе с Цезарем Рубикон. Никаких сомнений, только свобода и готовность отдаться начинающемуся приключению. Если бы не отсрочка, связанная с регистрацией договора индонезийскими властями (отсрочка, до истечения которой Джонсон не мог воспользоваться моими векселями), я бы предложил поехать на свои «шесть соток», чтобы сразу взяться за дело.

Американец покинул нас. Желтый «хаммер» увез его на север острова — распорядиться о сборе вещей, которые он в ближайшие дни планировал отправить в Нью-Йорк. Госпожа Сама Удун, на которую я теперь смотрел как на своего дальнего родственника, осталась: Марта сказала, что от имени их соседства та должна пригласить всех нас на торжественный обед.

В качестве закуски к бордо секретарь нашего юриста принесла вазочки, где лежало по шарику белоснежного пломбира, веточке душистой мяты и по темно-красной, «загорелой» клубничине. Таких румяных ягод я не видел нигде, только на Бали. Вкусовое сочетание было идеальным, но лишь подстегнуло наш аппетит, и предложение Марты было принято.

Маленький кортеж, состоявший из мини-вэна Спартака, «ниссана» Марты и темно-синего «субару» Гунтура, двинулся на юг Бали. Ехали мы по направлению к самой большой стройке на острове, которая на всех картах обозначается аббревиатурой GVC. GVC — это Гаруда-Вишну-комплекс, претенциозный проект по созданию конгресс-центра, который должен быть украшен статуей Вишну, оседлавшего легендарную птицу. Индуистские богословы, как известно, отказываются отвечать на вопрос, как выглядит Гаруда. В Индии перед храмами, посвященными Вишну, обычно стоит высокая железная колонна, которая и символизирует птицу. В свое время один полусумасшедший уфолог убеждал меня, что Вишну — это доисторический астронавт, летавший на ракете. Именно ракету, мол, и изображает железный столб.

У балийцев на этот счет сложилось свое мнение. Они привыкли доверять священным текстам.

Если сказано «птица» — значит, так и есть: огромное, похожее на орла с чудовищным кривым клювом существо. Вишну удобно восседал на ее спине: отрешенное выражение его лица и поза созерцателя контрастировали с боевым характером птицы. Но, присмотревшись, можно было увидеть, насколько внимательно наблюдают из-за полузакрытых век глаза бога за всем, что находится под ним.

Пока от статуи готовы только огромная голова Вишну да некоторые части Гаруды. В сторонке стоит небольшое изображение будущей композиции. Но когда все это будет вознесено на восьмидесятиметровую высоту, Гаруда и Вишну станут наблюдать за всем южным Бали.