Генри Мортон - От Иерусалима до Рима: По следам святого Павла

Раздалась нервная дробь тамтамов, в которую вплетался высокий диссонирующий плач скрипки. Изгибаясь и тряся плечами, танцор принялся притоптывать и медленно поворачиваться вокруг своей оси; глаза его были полузакрыты. Резким движением он откинул волосы со лба, но они тут же снова упали ему на лицо. Вся фигура выражала гротеск, и тем не менее юноша не выглядел смешным. Во всяком случае, у меня он не вызывал улыбки. Скорее он напоминал опасное дикое животное, наряженное для выступления в цирке.

Шаги юноши ускорялись, глаза сверкали, дыхание сделалось прерывистым. Всякий раз, когда танцор резко поворачивался, юбка взлетала в воздух, обнажая высокие, заляпанные грязью сапоги. На юноше были серые шерстяные носки домашней вязки — настолько длинные, что их приходилось заворачивать на голенища. Наблюдая, как сельский танцор кружится и притопывает, я подумал: должно быть, и дикие кочевники Чингисхана вот так плясали вокруг костра.

Восточные люди всегда вызывали у меня живой интерес. Они интриговали меня своей непроницаемостью и непредсказуемостью реакций. Сейчас они никак не выказывали своего отношения к происходящему: не смеялись, не шумели, выражая одобрение или, напротив, неодобрение. Просто сидели с отстраненным видом и наблюдали за танцем соплеменника. Так кошка пристально следит немигающим взором за резвящейся мышью. Время от времени кто-нибудь молча стряхивал пепел с сигареты — прямо на пол, едва ли не под ноги танцующему. Завершив номер, юноша остановился. И тут кто-то подал голос; судя по тону, танцора просили продолжать.

— Сейчас будет танец с ножами, — шепотом пояснил Хассан. — Если танцор подойдет к вам, постарайтесь не выказать волнения.

Я понял, что первый танец был всего лишь прелюдией к «гвоздю программы» — танцу с ножами. В руках у юноши появились два тонких кинжала примерно в фут длиной, и он принялся ими размахивать и с лязгом чиркать друг о друга. Одновременно он стремительно двигался, совершал невероятные прыжки, протыкал невидимого противника. В самые напряженные мгновения, когда сталь сверкала в каком-нибудь дюйме от лиц зрителей, танцор что-то приглушенно приговаривал гортанным голосом.

Музыканты выводили простую, однообразную мелодию — одна и та же тема повторялась вновь и вновь, в разных тональностях, — и эта монотонность оказывала гипнотическое воздействие. Юноша энергично топал по земляному полу, поднимая облако пыли. Вскоре облако достигло груди танцора; казалось, будто вся нижняя часть фигуры — грязные сапоги, мелькающая красная юбка — окутана клубами дыма. Однако лицо — с гротескным гримом, с полузакрытыми глазами и злобно искривленными губами — оставалось выше пылевой границы и было хорошо различимо. Здесь же мелькали смертоносные кинжалы. Это было дикое, жестокое зрелище: на наших глазах вершилось кровавое убийство.

Мне объяснили, что далее танцор должен выбрать кого-то из зрителей и, внезапно приближаясь к нему, буквально наскакивая, скрестить кинжалы в дюйме от его горла, а затем взмахнуть ими в опасной близости от глаз бедняги. Очень важно, чтобы избранная жертва сохраняла полное самообладание. Человек должен неподвижно смотреть танцору в лицо, словно не замечая кинжала, который того и гляди оставит его без носа или глаза.

Теперь мне стало ясно, почему Хассан счел нужным предупредить меня. Жителям деревни наверняка было интересно посмотреть, как заезжий иностранец поведет себя в такой ситуации. Я и сам считал весьма вероятным, что выбор танцора падет на меня. Однако эти простые, необразованные люди преподали мне очередной урок деликатности и такта — качеств, которые, несомненно, присущи турецкому характеру. Возможно, им показалось невежливым подвергать гостя подобному испытанию. Так или иначе, но меня пощадили.

Закончив выступление, танцор швырнул кинжалы кому-то из зрителей и довольно неуклюже, бочком удалился.

— Кто этот человек? — спросил я у Хассана.

— Просто деревенский парень, считающийся хорошим танцором.

С появлением жениха танцы закончились. Это был скромный молодой человек, который не сильно отличался от какого-нибудь норфолкского фермера. Мы обменялись рукопожатием, я поздравил новобрачного, пожелал ему счастья и много сыновей. Он вспыхнул от смущения, но отвечал с достоинством, что все в руках всемогущего Аллаха.

Вслед за этим мы распрощались и покинули гостеприимный дом. Приятно было снова оказаться на улице и полной грудью вдохнуть свежий воздух. Ко мне подошел один из старейшин и предположил, что, наверное, господин из Европы, как и все, интересуется древними камнями. Посему не желает ли господин осмотреть камни, которые встроены в стены мечети и других деревенских зданий?

Я с радостью принял это предложение, и во главе разношерстной толпы мы прошествовали по узким деревенским переулкам, меж грязных каменных стен, на задворки домов, где местная детвора наблюдала за нами с соседних крыш. Мне продемонстрировали фрагменты греческих алтарей, старинные камни с полустершимися надписями на греческом языке и прочие реликвии античной эпохи. Эти камни некогда принадлежали Дервии — величественному городу на холме, в котором апостол Павел проповедовал истинную веру.

Провожать нас вышла вся деревня. Женщины по-прежнему держались в сторонке и тихо переговаривались между собой. Где-то позади остался дом, чей порог сегодня оросила кровь жертвенного барана. Эту жертву принесли в знак почтения к древним анатолийским богам. Тем самым богам, которые существовали еще до прихода святого Павла и которые, как выяснилось, сохранили свою значимость для суеверных крестьян.

Мы снова возвращались в Конью, вторично пересекая бескрайнюю плоскую равнину. Я смотрел в окно, перебирал в памяти события минувшего дня и размышлял о поразительном великодушии турецкого народа. Трудно придумать место, где иностранец встретил бы более теплый и гостеприимный прием.

Конья была окутана ночной тишиной, которую нарушали лишь пронзительные свистки дозорных.

Итак, я выполнил первую часть своей задачи: посетил те места Галатии, которым посчастливилось первыми услышать Христово благовестие. И теперь я сидел и при свете свечи перечитывал Послания, написанные святым Павлом восемнадцать столетий назад и адресованные жителям этого города.

В те времена Галатия представляла собой огромную территорию в самом сердце Малой Азии, которая лишь недавно приобрела статус римской колонии. Своим названием местность обязана галлам, которые неоднократно вторгались во Фригию в третьем веке до н. э.

В своем движении на восток многочисленные кельтские племена прокатились по Македонии и достигли пределов Малой Азии. Это были дикие, грубые воины, которые выходили на поля боя обнаженными, в лучшем случае используя в качестве щитов плетеные корзины. Должно быть, они представляли устрашающее зрелище: голубоглазые и светловолосые великаны, любившие выпить и подраться. Галлы расселились по всей Фригии: они жили в хорошо укрепленных городах и деревнях, сохраняя при этом племенной строй. Одним из главных галльских городов была Анкара — та самая, которую Кемаль сделал столицей современной Турции.