Тенцинг Норгей - Тигр снегов

В экспедиции 1935 года насчитывалось всего двена­дцать шерпов, зато англичане набрали много других носильщиков, в основном тибетцев. Они не участвова­ли в восхождении, а только присматривали за мулами и помогали развьючивать их в базовом лагере.

На пути через Тибет мы двигались медленно, про­водя различные исследования. И когда пришли в Ронгбук, то не сразу направились на Эверест, а совершили восхождение на несколько меньших вершин и перева­лов вокруг. Однако нам не удалось найти лучшего маршрута, чем старый, через Северное седло, и в кон­це концов мы подошли к правой ветви Ронгбукского ледника, где разбивали лагерь предыдущие экспеди­ции. Здесь меня порадовал неожиданный гость из Со­ло Кхумбу – отец. Он услышал про экспедицию и пе­решел Нангпа Ла, чтобы навестить нас. Отец не стал участвовать в восхождении, а только побыл некоторое время в лагере; здесь-то он и встретил йети во второй раз в своей жизни, о чем я расскажу позже.

Поблизости от лагеря III, ниже Северного седла, мы сделали интересное, но печальное открытие. Годом раньше англичанин Морис Уилсон втайне отправился на Эверест всего лишь с тремя тибетцами [3], собираясь взять вершину в одиночку. Он не вернулся с горы. Те­перь мы нашли его тело. Оно лежало в старой изо­дранной палатке – один скелет с остатками сухой промерзшей кожи, изогнутый в странном положении, словно Уилсон умер, пытаясь снять ботинки. Один ботинок был даже снят, и пальцы скелета держали шнурок от второго. Очевидно, Уилсон вернулся к па­латке после попытки забраться на Северное седло, не нашел никого из своих носильщиков и умер от холода или истощения. Мы похоронили его под камнями мо­рены рядом с ледником.

Носильщики Уилсона были из Дарджилинга, их звали Теванг Ботиа, Ринцинг Ботия и Черинг Ботия. Впоследствии я встретил их там и спросил, как было дело. Они рассказали, что следовали по обычному маршруту всех экспедиций, только им приходилось остерегаться встреч с патрулями и чиновниками, пото­му что Уилсон не имел разрешения на въезд в Тибет. Добравшись до монастыря Ронгбук, они отдыхали там пятнадцать дней, потом принялись за разбивку лаге­рей на Ронгбукском леднике. После лагеря III тибет­цы не захотели идти дальше, и завязался спор. В кон­це концов Уилсон сказал: «Хорошо, я пойду на Северное седло один. Ждите меня здесь три дня». И он пошел. Носильщики, по их словам, выждали условлен­ное время, потом ушли. Правду ли они говорили, нет ли – одно было ясно: они ничего не сделали для того, чтобы помочь Уилсону. Я возмущался, и мне было стыдно, потому что они были обязаны либо выйти на поиски, либо по меньшей мере ждать еще его возвра­щения. К тому же я увидел у них много денег, кото­рые, очевидно, принадлежали Уилсону.

Экспедиция 1935 года была моим первым походом на большие вершины, и я пережил много волнующего. Тем более, что речь шла не о какой-нибудь горе, а о са­мом Эвересте – о великой Чомолунгме. Вот мы стоим на леднике, выше любого другого живого существа, а прямо перед нами, прямо над нами высится башня из камня и льда, вздымаясь в небо еще на три с лиш­ним, почти четыре километра. Странно даже подумать, что мой родной дом находится всего в нескольких километрах отсюда, что это та самая гора, под сенью которой я вырос и пас яков своего отца. С северной стороны она выглядит, конечно, совсем иначе, и мне с трудом верится, что это она.

Все же я верил. И не только потому, что так гово­рили другие, – я чувствовал это всем сердцем, я знал: другой такой огромной и высокой горы не может быть.

Работать приходилось тяжело. Между нижними лагерями мы ходили с ношами от двадцати семи до сорока килограммов, выше – около двадцати пяти. И мало было подняться один раз, мы ходили вверх и вниз, вверх и вниз, день за днем, неделю за неделей, пока не перенесли все палатки, все продовольствие и снаряжение. Меня это нисколько не беспокоило, пото­му что я, как все шерпы, приучен носить большой груз. Я думал: «Вот первый случай осуществить мою мечту».

Впервые попав в экспедицию, я увидел, конечно, много нового. Нам выдали специальную одежду, обувь, очки. Мы ели странную пищу из жестяных банок. Мы пользовались примусами, спальными мешками и все­возможным другим снаряжением, с которым мне еще никогда не приходилось иметь дела. Многое мне пред­стояло узнать и относительно восхождений. Снег и лед не составляли сами по себе никакой новости для пар­ня, выросшего в Соло Кхумбу, но тут я впервые по­знакомился с настоящей техникой лазания: пользова­ние веревкой, вырубание ступеней во льду, разбивка и сворачивание лагеря, выбор маршрута, не только скорого, но и надежного. Носильщик-новичок, я не по­лучал ответственных поручений. Но я работал усерд­но, старался быть во всем полезным, и думаю, что на­чальники были мной довольны. Высоту я переносил легко, хотя никогда еще не поднимался так высоко. Вместе с другими шерпами я доставил груз к Север­ному седлу – на высоту свыше 6600 метров.

Дальше экспедиция не пошла. Так как она зани­малась только разведкой, то не располагала ни необ­ходимым снаряжением, ни достаточным количеством людей, чтобы подниматься выше. И именно тут, на седле, перед тем как нам возвращаться, я впервые обнаружил, что отличаюсь чем-то от других шерпов. Остальные были только рады спуститься обратно. Они шли на восхождение как на работу, ради заработка, их не тянуло выше. А я был страшно разочарован. Мне хотелось продолжать подъем. Уже тогда я испытал то, что испытывал потом каждый раз, попав на Эве­рест: меня тянуло все дальше и дальше вверх. Мечта, потребность, неудержимое влечение – назовите это как хотите. Но в тот раз я, конечно, ничего не мог по­делать. Мы спустились с седла и вскоре ушли совсем. «Ну, хорошо, – сказал я сам себе, – тебе всего только двадцать один год. Будут еще экспедиции. И скоро ты станешь настоящим Тигром!»

Вернувшись в Дарджилинг, я оставался некоторое время дома с женой Дава Пхути. У нас родился сын, мы назвали его Нима Дордже. Это был очень краси­вый мальчик, он даже получил первый приз на кон­курсе малышей, и для меня было тяжелым ударом, когда он умер в 1939 году всего четырех лет.

Осенью 1935 года я отправился в свою вторую экспедицию, но мое участие оказалось очень незначи­тельным. Альпинисты намеревались взять Кабру (око­ло 7200 метров) в Северном Сиккиме, недалеко от Канченджунги. В хорошую погоду Кабру видно из Дарджилинга. Восхождение совершали инженер индийского министерства почты и телеграфа Кук и его друг немец; носильщиками были, кроме меня, Анг Че­ринг, Пасанг Пхутар и Пасанг Кикули. Пасанг Пху­тар – один из моих старейших друзей, недавно он по­могал мне строить новый дом. Пасанг Кикули уже в то время был одним из наиболее прославленных шерпов. Он погиб четыре года спустя смертью храбрых, уча­ствуя в американской экспедиции на К2.